Моя внучка, когда приезжает ко мне в деревню, боится оставаться одна в доме. Она со страхом оглядывается на старинные темные иконы, которые висят у меня в красном углу. Возможно, в раннем детстве она часто слышала от своей прабабушки, что «Бог накажет». Как переубедить внучку, чтобы Бога она не боялась, а боялась своих нехороших поступков?
Христианство парадоксально по сути своей. Это довольно точно отметил в свое время английский писатель Г.К. Честертон: «Для язычества добродетель — компромисс; для христианства — схватка, столкновение двух, казалось бы, несовместимых свойств. Конечно, на самом деле несовместимости нет; но сочетать их действительно трудно…Как найти равновесие между гордыней и самоуничижением? Обычный язычник (или агностик) просто скажет, что он доволен собой, хотя не слишком — есть люди лучше его, есть и похуже. Словом, он высоко держит голову — но не задирает нос…Умеренная, разумная скромность лишает нас и поэзии гордости, и поэзии смирения. Христианство пошло своим странным путем и спасло их, обе. Оно разделило понятия и довело каждое до предела. Человек смог гордиться, как не гордился никогда; человеку пришлось смириться, как он никогда не смирялся. Я — человек, значит, я выше всех тварей. Но я — человек, значит, я ниже всех грешников…Возьмем другой пример — сложную проблему милосердия, которая кажется такой простой немилосердным идеалистам. Милосердие — парадокс, как смирение и смелость. Грубо говоря, «быть милосердным» — значит прощать непростительное и любить тех, кого очень трудно любить. Представим снова, как рассудил бы разумный язычник. Он сказал бы, вероятно, что одних простить можно, других — нельзя; что над рабом, стащившим вино, можно посмеяться, а раба, предавшего господина, нужно убить и не прощать даже мертвого. Если поступок простителен, человека можно простить, и наоборот. Это разумно, даже мудро; но это — смесь, компромисс, раствор. Где чистый ужас перед неправдой, который так прекрасен в детях? Где чистая жалость к человеку, которая так прекрасна в добрых? Христианство нашло выход и здесь. Оно взмахнуло мечом — и отсекло преступление от преступника. Преступника нужно прощать до седмижды семидесяти (Мф. XVIII, 22). Преступление прощать не нужно. Раб, укравший вино, вызывал и раздражение, и снисхождение. Этого мало. Мы должны возмущаться кражей сильнее, чем прежде, и быть добрее к укравшему. Гнев и милость вырвались на волю, им есть теперь, где разгуляться».
Но эти истины, порой сложно понять и взрослому, не то, что ребенку. Попробуйте объяснить это не примере семейных отношений. Когда Вы, скажем, сердитесь на внучку за то, что она не слушается или ленится, это не значит, что Вы ее меньше любите, скорее наоборот, любовь заставляет Вас сердиться, но не на внучку, а на ее лень и непослушание. Также и с Богом. Скажите ей, что Бог не хочет никого наказывать, но Ему приходится это делать, если человек никак не хочет исправляться. Так же и бабушке приходится иногда наказывать свою внучку, хотя ей этого и не хочется. Вот как-то так.
