Гаврила Державин. Казанское детство

Однажды графа Фёдора Ростопчина спросили: «А почему вы – не князь? Юсуповы, Шереметевы – выходцы из ордынских мурз – получили княжеское достоинство, а ваши предки – нет» — «Всё дело в том, что мой предок Ростопча прибыл в Москву зимой» — «Разве время года может повлиять на получение титула?» — «Как? Вы не знаете? Когда татарский вельможа в первый раз являлся ко двору, ему предлагали на выбор или шубу, или княжеское достоинство. Предок мой приехал в жестокую зиму и отдал предпочтение шубе».

Вот и мурза Багрим (то есть, Ибрагим) довольствовался шубой. Приняли его в Москве на высшем уровне, сам великий князь Василий  Иоаннович крестил своего нового вассала. Ибрагим стал Илией. Но в князья многочисленные потомки мурзы не вышли.  И всё-таки московский правитель расщедрился, и  Багрим получил от него завидные  вотчины и под Владимиром, и под Новгородом и Нижним. На русской земле, обжитой с древних времён.

От сыновей Багрима произошли Нарбековы, Акинфовы, Кеглевы. У Дмитрия Ильича Нарбекова был, в числе других детей, сын Алексей, получивший громкое имя Держава.Трудно не приметить, что Державин – говорящая фамилия. С такой фамилией мудрено не стать яростным охранителем империи.

От него и пошёл  род Державиных, которые «служили по городу Казани дворянскую службу». Осенью 1552 года Иоанн Грозный штурмом взял Казань и присоединил к Руси татарское царство. Город на Волге оправославливали, там поселились дворяне, которым доверял царь.

Казань в те годы была одним из крупнейших городов империи, уступала только двум столицам. Город двунациональный, с восточным колоритом, но с заметным преобладанием русских.

В чём заключалась дворянская служба? Державины участвовали в крымских походах, честно проливали кровь за царя. Дед поэта – Николай Иванович – носил прозвание Девятый. Умер он в глубокой старости – 87-ми лет – однако, не дожил года до рождения внука Ганюшки. Детям своим Николай Иванович оставил скудное наследство – Державины были самым, что ни на есть обедневшим дворянством.

Роман Николаевич Державин родился в 1706-м году. В шестнадцатилетнем возрасте, на излёте эпохи Петра Великого, он поступил в Бутырский полк. Служба его проходила в разных городах молодой империи, но женился он на соседке и дальней родственнице – Фёкле Андреевне Гориной. И Державиным, и Гориным принадлежали дворы в деревне Кармачи – вот они и решили объединить свои скромные владения. Он взял в жёны  не девушку, а вдову. Фамилию ей подарил капитан Свияжского полка Григорий Савич Горин, рано скончавшийся. А по отцу она – Козлова. Дед Фёклы Андреевны, ротмистр Фёдор Козлов, был женат на вдове Никиты Васильевича Державина. Вот вам и родство извечных соседей.

Наш Гаврила Романович с молодых лет (и да последних дней!) интересовался древностями, его вдохновляли мысли о загадочном прошлом древних славян. Экзотическое ордынское происхождение легендарного предка воспринималось как исток родовой славы. Державин не без иронии называл себя «мурзой», примерял ордынскую маску. Придумал такую литературную игру – удобную, когда нужно было высказаться одновременно верноподданнически и вольнодумно.

На склоне лет отставной министр Державин усердно вспоминал о прошлом. Он стал одним из лучших русских мемуаристов, хотя современному читателю нелегко продраться сквозь заросли архаичной допушкинской прозы. О себе Гаврила Романович всегда писал в третьем лице – так оно смиреннее… Откроем «Записки» Державина, в которых (запомним раз и навсегда) он писал о себе «он», а не «я» – из политесной застенчивости:

«Отец его служил в армии и, получив от конского удара  чахотку, переведен в оренбургские полки премьер-майором; потом отставлен в 1754  году полковником. Мать его была из рода Козловых. Отец  его  имел  за  собою,  поразделу с пятерыми братьями, крестьян только 10 душ, а мать 50. При всем сем недостатке были благонравные и добродетельные люди.  Помянутый  сын  их  был первым от их брака; в младенчестве был весьма мал, слаб и сух, так  что,  по тогдашнему в том краю непросвещению и  обычаю  народному,  должно  было  его запекать в хлебе, дабы получил он сколько-нибудь живности».

Это случилось в воскресенье, 3 июля 1743 года, по новому стилю – 14-го. Тёплый хлеб не подвёл: родившийся хилым, до седых волос Державин почти не жаловался на здоровье. Рослый, энергичный, подтянутый – он всю жизнь был способен терпеть перегрузки, работать за троих, сворачивать горы. Возможно, сказывалась первоначальная закалка: вместе с отцом-офицером Державин скитался по городам и избам, а жили они всегда более, чем скромно.

Державин считал своей родиной Казань. «Казань, мой отечественный град, с лучшими училищами словесности сравнится и заслужит, как Афины, бессмертную себе славу…», — писал Державин профессору  Городчанинову, приветствуя процветание Казанского университета – третьего в России. Эти слова казанцы никогда не забудут.

Но академик Яков Карлович Грот (1812 – 1893) – исследователь поэзии и биограф Державина –  утверждал:  настоящим местом рождения поэта была одна из деревушек Лаишевского уезда Казанской губернии – Кармачи или Сокуры. Это в сорока верстах от древней татарской столицы.  В Сокурах Державин провёл немало счастливых месяцев в детские годы. Вот вам и первая загадка Державина: точное место, где он появился на свет, неизвестно. Только – край, казанский край.

Зато известно первое слово – и оно совпадает с названием самой известной оды Державина. БОГ. С этой оды Державин начинал собрание своих сочинений. Отбросив скромность, Державин любил многозначительно вспоминать о чудесных обстоятельствах, связанных с его рождением – да и кто не похвастался бы такими чудесами:

«Родился он в 1743 году 3 июля, а в 1744 году, в зимних месяцах, когда явилась комета… то он, быв около двух годов, увидев оную и показав пальцем, быв у няньки на руках, первое слово сказал: Бог» «Два сии происшествия совершенная были правда, и может быть Провидением предсказано через них было, первым: трудный путь его жизни, что перешёл, так сказать, чрез огонь и воду; вторым: что напишет оду «Бог», которая от всей похваляется».

Толки об этом Ганюшка, верно, слыхал ещё мальчишкой. Верил ли в собственное великое предназначение? Наверное, эта струна порой позванивала в его детском воображении.

Быт казанских помещиков Державиных мало напоминал времена славного мурзы Багрима. Вместо бесед с царями – склоки с соседями. Роман Державин, имевший в те времена чин секунд-майора, ещё до женитьбы крепко поссорился с отставным полковником Яковом Чемадуровым. Дело было так. Державин служил в Казанском гарнизоне и нередко бывал в своём жалком имении. Местный помещик, властный бузотёр Чемадуров пригласил его в гости. Пированьице окончилось скандалом:  через месяц Державин подал в губернскую канцелярию жалобу на отставного полковника. По мнению Романа Николаевича, Чемадуров опоил его «особливо крепким мёдом», от чего несчастный секунд-майор «стал быть не без шумства». В результате Чемадуров впал в ярость и  приказал своей дворне расправиться над расшумевшимся гостем. Державин пытался бежать – его стащили с коня и принялись избивать. Тиуны Чемадурова отняли у него кошелёк, золотую медаль, печать, золотой перстень – и, окровавленного, вытолкали со двора. И всё это – в присутствии отца, Николая Ивановича Державина, который тоже там был, мёд-пиво пил. Старик Николай не вынес позора, заболел и вскоре скончался.

С особой жестокостью избивал секунд-майора некий калмык Иван – крепостной Чемадуровых. Державин требовал подвергнуть его пыткам, чтобы негодяй во всём признался. Чемадуров уверял, что этот самый мёд он и сам пил вместе со всеми гостями. И никто не потерял человеческий облик! А Роман Державин  в тот день не погнушался ещё и водкой – оттого и начал бросаться на почтенных помещиков. Он первым поднял руку на некоего Останкина, а потом, оседлав коня, со шпагой гонялся за мужиками Чемадурова. После такого непотребства Яков Фёдорович приказал мужикам разоружить забияку и выпроводить его со двора. А кто бы стал терпеть столь буйные выходки? Через две недели после начала канцелярского разбирательства по чемадуровской драке Роман Николаевич женился на матери поэта.

С Чемадуровыми Державины враждовали ещё много долгих десятилетий.

Иногда мне кажется, что в этой истории можно найти ключ к судьбе Гавриила Романовича… Это, если угодно,  истоки идеологии Гаврилы Романовича, объяснение его болезненной гражданственности – во имя «исправления нравов».

После Ивана Грозного, после штурма и присоединения к Московскому государству город изменился разительно. Казань заселили русскими из разных областей царства. Город облагораживали по московской мерке, началось строительство белокаменного Кремля. В 1708-м году Казань стала центром крупной губернии, в городе развернулось строительство – в том числе и промышленное. Только при Екатерине (когда Державин уже обитал в столицах) татары в Казани зажили вольготно.

Могучая крепость – Кремль – видна с любого перекрёстка. Куда бы ты ни забрёл в Казани – подними голову, и перед тобой возникнут стены и башни. Названия башен – как в Москве: Спасская, Тайницкая…  Но самая известная и загадочная башня получила имя Сююмбике. Есть легенда: Иван Грозный, услышав о красоте казанской царицы Сююмбике, прислал в Казань послов с предложением ей стать московской царицей. Но гордая Сююмбике отвергла царскую руку. Попросила царя выстроить высокую башню – а потом поднялась на неё, чтобы попрощаться с Казанью и бросилась вниз. Легенда недостоверная, но какая живучая.

Город потихоньку просвещался. В 1718-м году по петровским скрижалям открыли «Цифирную» школу при Казанском Адмиралтействе. Через пять лет при казанском Федоровском монастыре открылась Славяно-латинская школа, в которой получали образование будущие священники. Но самым замечательным учебным заведением стала Казанская гимназия, открытая в 1759-м. В первой русской нестоличной гимназии грызли гранит науки  С.Т.Аксаков, Лобачевский, Бутлеров!

Державин доживёт и до открытия Казанского университета – то было в 1804-м году. Третий в России университет закрепил значение Казани – важнейшего из нестоличных городов империи.

Но до поры, до времени главным содержанием жизни недоросля Державина были мелкопоместные дрязги. Войны с соседями – обыкновенное явление помещичьей жизни того времени. Куда там Ивану Ивановичу с Иваном Никифоровичем!

Державин был старшим сыном – и всегда верховодил в ребячьих делах. Младший его брат Андрей умрёт в молодые годы,  сестра Анна – и вовсе во младенчестве. Гавриил считался резвым, смышлёным ребёнком, Андрей – ласковым и смирным. Первый стал любимцем отца, второй крепче держался за материнскую юбку.

Ганюшка рано выучился читать – ему и пяти лет не было, когда, на радость матери, он принялся декламировать по книжке священные тексты. Более сложным навыкам чтения и письма учил Державина местный дьячок. Ганя бойко постигал науки, снова и снова перечитывал и не без артистизма декламировал малопонятные строки…

Державины кочевали по России, такова офицерская судьба. Как только родился Андрей – семья переехала в Яранск, под Вятку. Потом Роман Николаевич служил в Ставрополе-на-Волге, а в 1749-м году царская служба довела их до Оренбурга.

Между тем, Ганюшке шёл седьмой годок – приближалось время первого экзамена. Первый русский император, ратуя за просвещение, считал начальное образование обязательным для каждого дворянина. Воспетая в одах Тредиаковского императрица Анна Иоанновна, покровительствуя просвещению, ввела обязательные экзаменационные «смотры» семилетних недорослей. Что ж – первый смотр прошёл благополучно, в оренбургском губернаторском доме. «Гаврила по седьмому, а Андрей по шестому году уже начали обучаться своим коштом словесной грамоте и писать, да и впредь де их, ежели время и случай допустит, желает оный отец их своим же коштом обучать арифметике и прочим указным наукам до указных лет». Следующий смотр – через пять лет, к двенадцатилетию.

Оренбургским губернатором в те годы был знаменитый Иван Иванович Неплюев – выдвиженец Петра Великого, дипломат, энергичный управленец. Оренбург в те годы отстраивался заново, на новом месте – чуть ниже по течению Урала, который в те времена – до разгрома Пугачёвского восстания – ещё назывался Яиком.

В тех краях лучшие работники для казённых нужд – арестанты и ссыльные. Предприимчивый каторжанин, немец Иосиф Розе, выдававший себя чуть ли не за учёного,  учредил в Оренбурге частную школу. Из всех наук Розе знал только немецкий язык – да и то хаотично, без представлений о грамматике. Буйный нрав учителя не оставлял сомнений: на каторге он оказался вполне заслуженно, Фемида в этом случае не сплоховала.

Державин вспоминал: «Сей наставник, кроме того, что нравов развращенных, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными штрафами, о коих разсказывать здесь было бы отвратительно, был сам невежда, не знал даже грамматических правил, а для того и упражнял только детей твержением наизусть вокабол и разговоров, и списыванием оных, его Розы рукою прекрасно однако писанных. Чрез несколько лет, посредством таковаго учения, разумел уже здесь упомянутый питомец по-немецки читать, писать и говорить». Всю жизнь Державин будет время от времени упражняться в немецком, а другого иностранного языка толком не выучит. Зато из немецкой поэзии почерпнёт немало открытий. Приохотить к математике или географии Розе был не способен – и по невежеству, и по отсутствию педагогических способностей. Всё биографы Державина сравнивали Розе со Вральманом – героем комедии Фонвизина.

Гавриил и без уроков Розе тянулся к учению. Роман Державин разъезжал по сельской местности, занимался межеванием – и помогал ему в этом специально офицер-геодезист. Он дал любознательному Ганюшке первые уроки черчения.

Рисование стало первым серьёзным увлечением– творческая страсть захватила его.

Навсегда запомнил Гаврила первое путешествие в Москву – вместе с отцом. Огромная покатая Красная площадь, Кремль, битком набитый храмами и теремами, шумная и богатая торговля повсюду – и конца-края не видно домам, среди которых попадаются и каменные. Но куполов, кажется, больше, чем  жилых домов! Ганюшка немало повидал городов, но с таким величием встретился впервые.  Августейшая императрица Елизавета Петровна, в отличие от своего великого отца, любила Первопрестольную. Крепко полюбил её и Гаврила Державин.

В военной коллегии Роман Николаевич Державин, частенько прихварывавший, хлопотал о собственной отставке. Его обещали произвести в полковники. Но – пока суд, да дело – у подполковника закончились деньги. А откуда взять средства для обучения в кадетском корпусе? Нет у Державиных  денег… Пришлось возвращаться в Казань  не солоно хлебавши.

В конце января 1754 года старший Державин получил заветную бумагу об увольнении из армии, в которой шла речь и о «полковничьем ранге»,  к которому отставника, известного беспорочной службой, обещали представить.

Только-только Роман Николаевич Державин в подполковничьем чине вышел в отставку, только поверил, что дела его исправятся – как болезнь скрутила его. В ноябре 1754 года семейство осиротело.

В селе Егорьеве, при храме, похоронили  несчастного офицера. Служил, иногда веселился и шумел, экзаменовал сына по черчению, рассказывал об армии – и вдруг его не стало. Рыдания, молитва – и чёрная бездна. Сельский батюшка произносил утешительные речи о лучшем из миров – притягательные, таинственные слова. Всю жизнь перед этой неисчерпаемой тайной Державин преклонял колени. А жизнь у них пошла плачевная, сиротская.

Пятнадцать рублей долга! За каких-нибудь сто рублей Фёкла Андреевна была готова заложить почти все земли!  Нищенские бюджетные ориентиры – воистину, потомкам мурзы Багрима, аристократам из «Бархатной книги»  приходилось считать копейки.

После смерти Романа Николаевича оживились  недруги Державиных – соседушки-помещики, которые побаивались подполковника. Вдову оттесняли со спорных клочков земли, каждый старался обворовать семью, оставшуюся без защитника.  Её жизнь переместилась в негостеприимные кабинеты столоначальников. А Державин поглядывал на чиновников, на просителей, привыкал к кабинетной пыли и коридорной грязи.

Детство, полное унижений и обид, частенько предшествует победной судьбе выдающегося деятеля.  В «Записках» Державин скупо пишет о личном, но те, первые, раны и в глубокой старости ныли: «Таковое страдание матери от неправосудия вечно осталось запечатленным на его сердца и он, будучи потом в высоких достоинствах, не мог сносить равнодушно неправды и притеснения вдов и сирот». О, не только «притеснения вдов и сирот» не мог сносить равнодушно Державин!  Любая судебная несправедливость (подлинная или мнимая) вызывала в его душе бешеную ярость.  Сколько сил, сколько здоровья загубит Державин в бесплодных бюрократических сражениях, которые разгорались вокруг судебных разбирательств…  Психологи любят всё на свете объяснять детскими впечатлениями – вот тут-то им и раздолье.

В одной из самых нашумевших своих од Державин напишет:

А там! — вдова стоит в сенях

И горьки слезы проливает,

С грудным младенцем на руках,

Покрова твоего желает.

Не ошибёмся, если увидим здесь горестные детские впечатления, хотя у вдовицы Фёклы Державиной не было грудного ребёнка. Гавриле уже исполнилось одиннадцать, Андрею – десять, они всё примечали, запоминали. Другой бы после этого навсегда возненавидел спёртый воздух присутственных мест, но герой XVIII века рассуждал благоразумнее нас.

Державин взвинченно, с перехлёстом верил, что исправить ситуацию можно юридическими мерами: сперва принять справедливые законы, а после – приучить соотечественников неукоснительно исполнять спасительные правовые нормы. Честный суд он воспринимал как земной аналог страшного суда:

Нет! знай, что Правосудья око,
Хоть бодрствует меж звезд высоко,
Но от небес и в бездны зрит:
Тех милует, а тех казнит
И здесь, в сей жизни скоротечной,
И там, и там, по смерти, в вечной…

Сто раз он мог разочароваться в юридическом вареве, в обманчивой мудрости законов. Но упрямство было и вторым, и первым счастьем, а также всегдашним несчастьем Державина. Уважение к законам – основа Просвещения, без него невозможно разумное устройство земной жизни.