«Зачем вы умерли, Марь Иванна?». Война глазами детей

Мой дед — сам участник войны — никогда о ней не рассказывал. Все, что мы знаем, — это редкие фрагменты его жизни. Теперь, когда его не стало, мы не узнаем всего, что с ним происходило. Все так и останется фрагментами. Все так и останется. Все…

То, что рассказывает о войне Туфан Имамутдинов зрителю Театра юного зрителя, не поддается в полноте словесного описания. Там очень много до-словного, порой инстинктивного и животного — страха, голода, ненависти и любви, желания жить и смерти со всей отвратительностью ее лика.

Когда один из моих прихожан сказал, что они готовят Войну глазами детей, я представлял себе содержание спектакля, я готовился к нему, но оказался полностью не готов. Все то, что происходит на сцене, заставляет увидеть бесцветность военного существования: все выцветает, все начинает разрывать тебя изнутри, и ты становишься нервом обнаженным и не защищенным ни от своих, ни от чужих. Да и вообще, пожалуй, впервые кто-то пытается дать нам понять, что война с ее привычными оппозициями «свой-чужой», «наши–не наши» — это не война. Война — смерть, голод, ненависть, бессмыслица и уродство вокруг тебя. За что страдают дети, Боже? — звучит в спектакле… Ты не можешь на это ответить, и Бог не ответит, потому что алогичность смерти ребенка, вплетенная в амбиции взрослых, стремящихся к господству, ее бессмысленность не позволяет дать ответа на этот  вопрос… Ответить в этом случае означает оправдать, а оправдать это невозможно! Ребенок умирающий, ровно как и ребенок, видящий смерть, — проклятие…

Я не хочу играть в войну, — слышит зритель со сцены. И слышит он это от актрисы,  играющей безумие даже кончиками пальцев ног, — артистки, новой в театре, но в своей игре потрясающей.  Я тоже не хочу играть в войну. Я не хочу играть в нее с наклейками «Спасибо деду» и ленточками на антеннах автомобилей, с дачными застольями «на майские»…  Только поймите правильно: помнить войну, помнить подвиг наших защитников нужно, но вместе с тем нужно помнить, что множественное «Ура!» в этот день может заглушить то, что гремит в спектакле, — смерть! — серый череп, уничтожающий все вокруг, вне зависимости от твоей крови, национальности, возраста… И «ура» одного — это всегда скорбь другого, порой совсем безвинного, если, конечно, этот другой остался жив…