Роль церковнославянского языка в истории словообразования славянских языков

Святые равноапостольные учители славянские Кирилл и Мефодий были создателями не только славянской письменности, но и первого письменно-литературного языка славянства. Именно на этот язык (старославянский, русский извод которого известен как церковнославянский язык) были переведены первые Священные книги, созданы первые письменные нормы, включающие в себя элементы разных уровней системы этого языка, в том числе и словообразовательные модели: суффиксальные – с формантами -ние, -тие, -ость, -ьство, -ьствие, -тель, -изна и др., префиксальные – с формантами из-, пре-, предъ-, чрезъ- и др. При переписывании текстов-образцов, а также при переводе новых богословских, богослужебных и других текстов христианского вероучения древнеславянские писатели широко использовали языковые формы (особенно словообразовательные), поняв их как принадлежность определенных жанрово-стилистических разрядов. Таким образом, эти словообразовательные форманты, безусловно, имевшие общеславянские основы, составили арсенал книжно-славянского языка, применявшегося в церковной литературе.

Природа и судьба так называемых старославянских формантов интересовала исследователей, которые отвечали на стоявшие перед ними вопросы с прямо противоположных позиций, хотя основывались при этом на одном и том же языковом материале. Одни ученые (А.А.Шахматов, С.П.Обнорский и др.)¹ считали эти форманты старославянскими, поскольку они издревле встречаются в основном в книжно-славянских текстах и в восточнославянских памятниках появляются явно под влиянием книжного языка. Достаточно сказать, что их очень мало или они совсем отсутствуют в таких древнерусских памятниках, как Правда Русская, Слово о полку Игореве, в новгородских берестяных грамотах и др.

Другие специалисты (Н.М.Шанский² и его последователи) считают эти форманты исконно общеславянскими, которые распространялись в каждом славянском языке независимо от старославянского языка. Одним из главных аргументов этих ученых является широкое распространение данных формантов в западнославянских языках, которые испытали наименьшее влияние старославянского языка на их письменность, как языка православной славянской книжности.

Однако эти аргументы оказались не столь безупречными, чтобы можно было положить их в основу доказательств. Более убедительными аргументами являются два замечания известных дериватологов: 1) В.В. Лопатина и И.С. Улуханова³, справедливо считающих, что в словообразовании, как ни в одной из других языковых сфер, наблюдается единство всех славянских языков, в том числе – старославянского и древнерусского: 2) Н.М. Шанского, предположившего, что невозможно объяснить (в условиях теснейшего единства славянских языков) наличие ряда словообразовательных средств (здесь: суффиксов -ость, -ство, -ствие, -тель, -ние и др.) только в одном южнославянском диалекте и отсутствие их в других диалектах и языках⁴.

Можно привести и еще одно наблюдение: все эти суффиксы имеют общую специфику; все они сложные и являются результатом редупликации или интеграции простых «однозначных» суффиксов, встречающихся во всех славянских языках. Так, суффиксальные образования на -ьствие явились результатом взаимодействия имен на -ьство и -ие (безумьство – безумие – безумьствие и т.п.); имена на -ние - результат осложнения именных основ на -н- тем же суффиксом -ие; образования на -тель возникли в ходе взаимодействия nomиna actиonиs с cуффиксами -т- и -ел- и т.д⁵.

Сказанное позволяет заключить, что эти суффиксы формировались на базе более древних морфологических элементов общеславянского характера, при этом во всех славянских языках существовали не только базовые элементы, но и условия (возможность) их интеграции. Не исключается и спорадическое употребление их в словообразовательных процессах.

Таким образом, предпосылки формирования образований с суффиксами -ость, -ьство, -тель, -ние и др. были во всех славянских языках. Однако реализация этих предпосылок происходила в определенных условиях, а именно в текстах, требовавших значительного количества слов для передачи отвлеченных понятий религиозного, философского содержания. Такими текстами были тексты христианских книг, переведенных с греческого (Евангелие, Апостол и т.п.) для нужд христианизирующегося славянства. В условиях семантического синкретизма и конкретности значений древнеславянского слова первые славянские писатели должны были найти языковые средства выделения (отвлечения) из нерасчлененной семантики нужного значения для передачи деяний, канонических характеристик христианских первоучителей. Таким средством было удвоение однозначных языковых средств.

К удвоению суффиксов (и не только суффиксов, но и готовых лексических единиц или однокоренных форм типа судъ судити, чинъ чинити или миръ и покой, чьсть и слава и т.п.) славянские и древнерусские писатели прибегали нередко, чтобы подчеркнуть нужное значение синкреты, выделив его двойной суффиксацией: жи-тел-ин-ъ, влас-тел-ьник-ъ, оби-тел-ьц-ь, жи-тел-ьств-о, храбр-ост-ьств-о и т.п. Б.А. Ларин точно отметил обусловленность таких удвоений: “Трудность доведения до сознания читателей и слушателей новых идей проявлялась в накоплении парных обозначений, синонимических повторов..: здесь была насущная необходимость повторения в двух-трех параллельных выражениях, ибо идея была нова, сложна, не общедоступна, не общеизвестна”⁶. Чем сложнее для восприятия был текст, чем выше степень абстрагирования, тем неординарнее случаи удвоения морфем, представленные в нем. Так, в славянских ареопагитиках (перевод XИV века) можно встретить новообразования типа добр-от-ьство, един-ич-ьство, изве-ст-ьство, ист-ин-ьство, конч-ин-’ство, топл-от-ьство и даже сущ-еств-ен-ьство и бож-еств-ен-ьств-ие.

Факт удвоения суффиксов для закрепления в именах отвлеченного значения и выделения его из синкретичной семантики древнего слова подтверждает, что историю этих словообразовательных типов можно изучать только с широким привлечением церковнославянских текстов, участвовавших в формировании русского высокого слога, в сфере которых развертывались отмеченные процессы. Без этого история данных словообразовательных типов в русском языке будет искаженной.

Таким образом, интересующие нас словообразовательные модели имеют, безусловно, общеславянские основы, но распространялись они в литературных языках славян под значительным влиянием языка старославянского как первого книжного языка всех славян. Дальнейшая судьба славяно-книжных словообразовательных типов связана с историей конкретных славянских языков. Известно, что чешский и словацкий языки, явившиеся наследниками языка жителей древней Моравии, на земле которых впервые занимались миссионерской деятельностью Кирилл и Мефодий, несут в себе значительное число южнославянизмов. Недавно Б.А.Успенский доказал, что до окончательного разделения христианской церкви старославянский язык был церковным языком и на польской земле⁷.

Показательно, что Кирилл и Мефодий, отправляясь к западным славянам в Великую Моравию, перевели Священное Писание на язык, в основу которого они положили язык южных славян (жителей Солуни и прилегающих к этому городу земель). Этот факт имеет большую объяснительную силу для понимания распространения церковнославянского языка на Руси, так как свидетельствует о значительной близости всех славянских языков (или диалектов) в древний период их истории. Поэтому у нас нет оснований сомневаться в справедливости слов Нестора-летописца, говорившего, что славянский и русский язык были на Руси одним языком.

Конечно, по происхождению они были разными языками, в определенной мере различались они и функционально: церковнославянским языком русичи «говорили с Богом», а свой язык использовали в своей деловой и светско-литературной жизни. Считать, что на Руси было двуязычие или диглоссия, у нас нет достаточных оснований: было взаимодействие двух литературно-письменных стихий, которое ярко проявлялось в древнерусских (в том числе и в создававшихся на Руси церковно-книжных) текстах. Конечно, церковнославянский язык, как язык, обработанный мастерами, образованными книжниками, церковными писателями, оказал на восточнославянский письменный язык значительное благотворное влияние, особенно в части лексики, стилистики, синтаксиса. Но сам он испытывал не меньшее влияние со стороны живого восточнославянского языка. Важно в этом плане отметить такой, казалось бы, парадокс: церковнославянский язык развивался в Древней Руси и других славянских странах по законам местного языка, в частности, на Руси - по законам русского языка, особенно в части фонетики и грамматики. Одновременно в русских и славяно-книжных текстах проходило падение редуцированных гласных (в южнославянских языках это произошло значительно раньше), разного рода ассимилятивные и диссимилятивные процессы, смягчение заднеязычных согласных и т.д. Этого почему-то не учитывают сторонники двуязычия и диглоссии.

В период формирования и начального развития славянских литературных языков закладывались традиции употребления книжных словообразовательных форм, их четкая приуроченность к определенным жанрово-стилистическим группам. В основе этого распределения лежала содержательная сторона текста. Церковная книжность на Руси, а также в Болгарии, Сербии и других южнославянских странах Slavia Ortеodoxa дает нам образцы языковой градуальности текстов применительно к книжным словообразовательным типам. В полном объеме эти модели продуктивны в текстах высокого церковно-поэтического содержания, таких, как церковная гимнография (служебные минеи, триоди, октоихи и др.), высокая христианская проповедь (послания свв. апостолов) и т.п. Их меньше в повествовательных жанрах (Евангелия, Деяния апостолов, жития святых, патерики, прологи и т.п.). В Древней Руси через славяно-русские тексты великих русских церковных писателей (Илариона Киевского, Кирилла Туровского, Серапиона Владимирского, Епифания Премудрого и др.) они попадали в древнерусский литературный язык, в летописные тексты, в художественную литературу.

Другим путем распространения этих словообразовательных моделей в русском литературном языке были тексты церковно-делового содержания (кормчие книги, Мерила Праведные, типиконы, синодики и т.п.), в которых наиболее тесно переплетались славяно-книжные и исконно восточнославянские языковые элементы. Эти разностильные древнерусские памятники, сыгравшие значительную роль в становлении средне-литературных норм в истории русского языка, были самой надежной средой для словообразовательной интерференции.

В последнее время в науке все громче раздаются голоса о значительной роли церковнославянских памятников в изучении истории русского языка. Применительно к словообразованию можно определенно сказать, что начальная история имен на –тель, -ость, -ьство, -ьствие, -ние и других подобных формантов в русском и других славянских языках может быть изучена только на основании славяно-книжных текстов.

Это имеет не только языковые, но и экстралнгвистические основания. Так, например, абсолютное большинство восточнославянских письменных памятников XИ века представлено книгами церковного содержания. Среди них – Евангелия (Реймсское, Остромирово, Архангельское, Туровское), Псалтыри (Чудовская, Евгеньевская, Бычкова), служебные минеи (Путятина майская, сентябрьская, октябрьская и ноябрьская новгородские минеи, июньская минея Дубровского), XIIИ слов Григория Богослова, Пандекты Антиоха и др. Именно язык этих книг является основным источником изучения производных имен с книжными суффиксами. Но мы были бы неправы, преувеличивая экстралингвистический фактор. От XII века дошло до нас и немало новгородских берестяных грамот. Но в них отсутствуют интересующие нас образования.

Особое внимание при изучении истории словообразования славянских языков и роли церковнославянского языка в процессах словопроизводства следует уделить калькированию греческих лексем. На этом основании возник конфиксальный способ словообразования в славянских языках (производные слова на bez..ьje, sъ…ьje и т.п.). Словообразовательные модели этого типа, заданные в старославянском (церковнославянском) языке в переводах с греческих оригиналов, получили свою продуктивность уже в конкретных славянских языках.

Русский литературный язык в своей истории оказался особенно тесно связанным с церковнославянской стихией. Многие словообразовательные модели старославянского характера, широко развившиеся в русском языке, впоследствии стали образцом для развития соответствующих моделей даже в южнославянских языках (болгарском, сербском), которые были прямыми наследниками старославянского языка. Во всех современных славянских языках эти модели характерны для их книжных стилей. Проникновение их в общелитературный и разговорный (даже диалектный) язык объясняется межстилевой интерференцией, осуществляемой и при участии Православной Церкви, богослужебным языком которой является церковнославянский язык.

Примечания

1 См.: А.А.Шахматов. Очерк современного русского литературного языка. – М., 1941; С.П.Обнорский. К истории словообразования в русском литературном языке / Русская речь. Новая серия. – Л., 1927.

2 См.: Н.М.Шанский. О происхождении и продуктивности суффикса –ость в русском языке // Вопросы истории русского языка. – М., 1959.

3 См.: В.В.Лопатин и И.С.Улуханов. Сходство и различия в словообразовательных системах славянских языков // Славянское языкознание: Доклады советской делегации / IX Международный съезд славистов. – Киев/М., 1983. – С. 169.

4 См.: Н.М.Шанский. Указ. соч., с. 116.

5 См.: В.М.Марков. К вопросу о происхождении суффикса –тель в славянских языках. // В.М. Марков. Избранные работы по русскому языку. Казань, 2001

6 Б.А.Ларин, Лекции по истории русского литературного языка. Л., 1975. С. 118.

7 См.: Б.А.Успенский. История русского литературного языка (XИ-XVII вв.). – Будапешт, 1988. – С. 52.