— Отец Владимир, Вы можете меня выслушать? — поинтересовался Моисеич.
— Я могу всё, — задумчиво ответствовал я, оглядывая внутренность "Троицкого".
— Этого не может быть. Ведь всемогущ один Господь, — возразил Моисеич.
— Да. Но по умолчанию имею в виду — я могу всё, что возможно человеку.
— Ну, да! А перенесите вон тот аналой к "Иверской"!
— Уточняю. Я могу всё, что возможно человеку, если на то есть воля Божия и содействие Божие.
— Хорошо, батюшка, не будем без нужды расширять Ваш ответ, иначе конца-краю не будет. А вот сможете ли по возможности кратко ответить на главный богословский вопрос безбожников?..
— Во-первых, могу. Во-вторых, у безбожников нет и не может быть богословия.
— А вот и есть! Главный вопрос: может ли всемогущий Господь создать такой большой камень, что Сам не сможет поднять?
— А Вы слышали, что Эйнштейн определил, что лишь две вещи бесконечны — Вселенная и человеческая глупость. И прибавил, что насчёт первой он не уверен. Значит, наша глупость где-то наравне с Богом?
— Полагаю, что если человечество ограничено, то такова и глупость его. Но ты, Моисеич, намеревался вопросить меня о чём-то? Или просто предлагал что-то выслушать?
— У меня, батюшка, возникло маленькое сомнение. Вот я, конечно, могу не всё, но тем не менее получил два высших образования, достиг в своей профессии очень многого, а между тем стал простым послушником в монастыре. И зачем тогда столько лет и сил убито на то, что сегодня мне практически ни к чему? Про волю Божью и о Промысле Божьем я достаточно усвоил, но почему бы надо так запутывать мой путь?
— Поживём — увидим, — предложил я.
— А что увидим? Что я и квалификацию потеряю, и тут ничего не приобрету? Вот Вы иеромонахом стали, служите Богу, а я, к примеру, священником или монахом быть не желаю...
— Можешь оставаться послушником. Ещё бы одного такого — и больше сюда не надо.
— Вы, отче, меня не понимаете. Зачем, к чему были все прошлые годы? И что станет со мной? Я совершенно теряюсь! Уйти отсюда можно. Но зачем пришёл? Даже вот и Вы — говорите, что всё можете, а объяснить мой путь не можете!..
— Да, не могу.
— Ага! Чистосердечное признание смягчает наказание. А то ведь Господь мог и наказать за такие слова! Он-то ведь всё может. Вот возьмёт и устроит Вам... Да и вообще — вам, иеромонахам, ещё хуже, чем мне. Вам и того не можно, и этого не можно, и туда нельзя, и сюда нельзя!.. А вы всё равно делаете, а?..
— Дэлаем, дэлаем, дарагой!
— Вот я и не хочу ни в монахи, ни в священники. А то как отвечать потом?
— Да уж... Все мы надеемся только на бесконечность милости Божьей. Лично мне нечем оправдаться.
— Значит, Вы и этого не можете?
— Да как сказать... Нет, в общем и целом я могу всё, в том числе и оправдаться, но зачем? Где мне с Богом тягаться! Пускай творит Свою волю.
— А я посмотрю, — заключил Моисеич, — пока есть время.