Илларион (Рогалевский) Архиепископ Казанский и Свияжский с 26 марта 1732 года по 29 марта 1735 года.

Мирское имя архиепископа Илариона неизвестно. Он происходил из шляхетского белорусского рода православного вероисповедания, родился в Минске. Учился в Киевской академии, там же постригся, а по окончании класса богословия остался преподавателем. Один из влиятельнейших государственных деятелей петровского времени, боярин и фельдмаршал Борис Петрович Шереметев обратил на него внимание, и в 1708 году, незадолго до Полтавской битвы иеромонах Иларион стал военным священником. Он участвовал во многих походах и получал заслуженные награды. Его считали «человеком» знаменитого Феофана Прокоповича, учеником которого он был в академии. С 1719 года отец Иларион был главным священником военного флота со странно звучащим званием «обер-иеромонах». Согласно указу Синода от 23 июня 1722 года он был возведен в сан игумена Мгарского монастыря Киевской епархии, в самом тексте указа чувствуется язык Феофана Прокоповича[1].

Но игуменство в Мгарском монастыре было номинальным, отец Иларион продолжал находиться в армии. В 1722-1723 гг. он принял участие в последнем военном предприятии Петра I – Персидском походе, вероятно, тогда же впервые побывал в Казани.

24 октября 1728 года он, уже по-настоящему, стал архимандритом Московского Донского монастыря, в это время, в царствование Петра II, столица вновь находилась в Москве.

26 марта 1732 года он был рукоположен на Казанскую кафедру и сразу возведен в сан архиепископа. Императрица Анна Иоанновна пожаловала ему серебряное блюдо, на котором по его распоряжению сделали надпись: «13 июня в городе Санкт-Петербурге ея императорское величество всемилостливейшая императрица Анна Иоанновна пожаловала меня, богомольца своего, смиренного архиепископа Казанского и Свияжского сею блюдою серебряною и кувшином, которые отдаю Божией Церкви ради служения … в котором блюде и кувшине весу пять фунтов да двадцать семь золотников с полузолотником»[2].

Только 20 сентября того же года архиепископ Иларион прибыл в Казань, которая уже больше трех лет жила без архиерея. В нелегкое для духовенства время Анны Иоанновны за три года пребывания на кафедре владыка Иларион оставил у казанцев хорошую память. Первый биограф казанских архиереев архимандрит Платон (Любарский) отметил его склонность к «забавам, прохладам и другим веселостям»[3]. Будучи учеником и выдвиженцем Феофана Прокоповича, владыка Иларион не показал тех качеств, которыми славился его учитель – жестокости, мстительности, подозрительности.

Напротив, он добился отмены решения Синода об отстранении от должностей и переводе в «уезды» священников казанских церквей, которые по делу митрополита Сильвестра обвинялись в непоминании Синода во время Литургии. Архиепископ Иларион объяснил это тем, что иначе городские церкви останутся «без службы и пения».

Еще в то время, когда во главе епархии номинально стоял митрополит Сильвестр, указом Синода от 23 августа 1731 года была создана Новокрещенская комиссия во главе с Алексием Раифским. Местом размещения комиссии стал Свияжский Успенский монастырь, архимандритом которого стал Алексий. Монастырь выводился из подчинения казанских архиереев «в Синодальную область». Владыка Иларион уже в июле 1732 года добился возвращения монастыря в свое ведение.

Насколько можно судить по документам, отношения между архиепископом и архимандритом Алексием не сложились, но владыка  Иларион не использовал в борьбе за свое влияние на миссионерские дела того обстоятельства, что Алексий Раифский был оставлен под подозрением по делу Сильвестра.

Главной его заслугой на на Казанской кафедре было преобразование Казанской духовной семинарии[4]. До сих пор открытые в разных епархиях славяно-латинские школы сильно различались по уровню и содержанию образования, форме организации. В основном состояние школы зависело от правящего архиерея. В большинстве школ, в том числе и в казанской, пытались организовать обучение на тех основах, на которых оно строилось в братских школах Украины и Белоруссии, но именно пытались. Теперь же императрица и Синод требовали, чтобы в семинариях полностью копировалась киевская система. Преподавателями же должны были стать воспитанники Киевской и Московской академий. В большинстве епархий этого достигли далеко не сразу.

Архиепископ Иларион, сам прошедший киевскую школу, хорошо представлял себе содержание необходимых преобразований. Кроме того, он был другом тогдашнего киевского митрополита Варлаама (Вонатовича) и сумел получить из Киева самых лучших ее питомцев: настоятеля Нежинского Назаретского монастыря архимандрита Германа (Барутовича), закончившего полный богословский курс Киевской академии в 1727 году, иеромонаха Епифания (Адамацкого). Миряне Стефан Гловацкий и Василий Григорович (Пуцек-Григорович) были отправлены в Казань прямо со студенческой скамьи. Так, Василий Григорович (будущий казанский митрополит Вениамин) прошел лишь «низший класс богословия».

Архимандрит Герман (Барутович), который приехал в Казань, скорее всего, вместе с епископом Иларионом, был назначен архимандритом Казанского Спасо-Преображенского монастыря и управляющим семинарской «конторой», то есть стал официальным руководителем учебного заведения. Создатель славяно-латинской школы Василий Яковлевич Свенцицкий был переведен в новокрещенскую школу в Свияжске, где прослужил до 1743 года, а потом был экономом архиерейского дома. Вероятно, он не пришелся ко двору в семинарии по квалификации, но, скорее всего, потому, что был мирянином и не принадлежал к духовному сословию, а в сложившейся киевской системе преподавателями были почти исключительно монахи, во всяком случае, люди несемейные. Все остальные киевляне прибыли в Казань в начале 1733 года.

Началась постройка обширного семинарского корпуса в самом центре города, на улице Воскресенской, рядом с Гостиным двором. Землю под семинарию передала архиерейскому дому за долги вдова знаменитого строителя Петропавловского собора Ивана Афанасьевича Михляева. К 1735 году был «вчерне» выстроен длинный одноэтажный каменный корпус (сейчас это первый этаж геологического корпуса Казанского университета). А пока семинария разместилась в Зилантовом монастыре. К концу пребывания архиепископа Илариона на Казанской кафедре в семинарии были классы до пиитики.

29 марта 1735 года архиепископ Иларион (Рогалевский) был переведен на Черниговскую кафедру.

В 1737 в Чернигове у владыки Илариона произошел конфликт с капитаном Кобылиным, который набирал рекрут и пытался забрать в солдаты монашествующих. Кобылин жаловался, что в церкви после торжественного молебна архиерей не допустил его ко кресту и сказал: «Черт тебе, к... сыну, дал указ, покажи указ!». Князь Иван Федорович Барятинский, генерал-губернатор Малороссии, произвел следствие и арестовал архиерея.

Императрица написала Барятинскому: «Нам зело неприятно и к великому нашему удивлению касается, что вы оного архиепископа без нашего указа под такой крепкий караул брать велели, не рассуждая, что из таких поступков всякие следствия произойти могут». Архиепископ Иларион был освобожден, но по его делу началось следствие. Врагом архиерея оказался не только капитан Кобылин, но и могущественный вельможа Барятинский. Дело могло закончиться для Илариона не лучше, чем для Сильвестра закончился конфликт с Волынским.

В своих показаниях владыка Иларион заявил, что действительно сказал Кобылину в церкви громко: «Ты недостоин креста, потому что церковь святую разоряешь, хочешь с церкви крест снять». Иларион признался, что сказал еще: «Ты не дворянин и не Кобылин, а кобыла; разве тебе такой указ черт дал, чтоб ты разорял монастыри, а не государыня; государыня таких указов не дает»[5]. 2 мая 1738 года по прошению владыка Иларион был уволен на покой в Киево-Печерскую Лавру. Дальнейшая его судьба в источниках описывается по-разному. Одна версия гласит, что следствие по его делу было прекращено и его вызвали в Санкт-Петербург для присутствия в Синоде и, возможно, нового назначения.

По другим данным, дело по обвинению владыки продолжалось, именно поэтому его и уволили на покой, а в Санкт-Петербург вызвали для допросов. Но так или иначе, скончался владыка Иларион на пути из Киева в Санкт-Петербург и был похоронен в Тверском Отроче монастыре в 1739 году.

1. «…Усмотря прибывшего из Санкт-Петербурга в Москву Александро-Невского монастыря иеромонаха Илариона Рогалевского, уведев многие его во флоте и других местах тщательно по деянию его показанные службы, согласно приговорили: за такие его службы приговорить его в Лубенский Мгарский монастырь, который в Киевской епархии обретается, во игумена».

2. Пожалованное блюдо владыка передал в кафедральный Благовещенский собор, сейчас оно находится в экспозиции Национального музея Республики Татарстан.

3. Архимандрит Платон (Любарский). Сборник древностей Казанской епархии… – Казань, 1868. – С. 89.

4. В соответствии с указом императрицы Анны Иоанновны, в 1732 году все славяно-латинские школы были переименованы в Духовные семинарии.

5. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – М, 1958. – Кн. 4. – С. 1528-1529.

Гавриил (Русский, Русской Григорий) Архиепископ Казанский и Свияжский с 17 сентября 1735 года по 9 марта 1738года.

Время рождения, полное имя и социальное происхождение этого архиерея неизвестны. Как пишется во всех биографических очерках, он был родом из города Вязники под Владимиром, а по другим предположениям – из села Ярославы Донковского уезда Рязанской губернии, но источник этих сведений неизвестен. По тем же непроверенным сведениям, он был дьяконом в селе Одоевщине Донковского уезда. Постригся Григорий в Троицком монастыре, который находился в городе Болхове.

Первые по-настоящему достоверные сведения о нем относятся к 1710-м гг., когда иеромонах Гавриил был служащим Казанского архиерейского дома при митрополите Тихоне, в последние годы правления митрополита Тихона стал ризничим, а в 1722 году был назначен архимандритом Спасского Юнгинского монастыря (закрыт в 1764 году, находился на территории нынешней Ресублики Марий Эл), фактически оставаясь в архиерейском доме.

Новый митрополит Сильвестр в 1726 году назначил отца Гавриила архимандритом Свияжского Успенского монастыря. Именно донос отца Гавриила в ноябре 1731 года о том, что митрополит Сильвестр покровительствует сосланному митрополиту Игнатию (Смоле), привел к отстранению казанского митрополита и возвышению архимандрита  Гавриила.

Вообще, при своем коренном российском происхождении и «неучености», архиепископ Гавриил пришелся ко двору Феофану Прокоповичу и в первый год правления Анны Иоанновны, когда многие архиереи стали жертвами репрессий, сам стал архиереем. 24 ноября 1731 года в Москве, в Успенском соборе, он был рукоположен во епископа Суздальского – в это время двор Анны Иоанновны и Синод еще не вернулись в Санкт-Петербург и Москва пока оставалась столицей.

В Суздале он заслужил уважение прихожан усердными и «благолепными» богослужениями. Но Суздальская епархия, при своей древности и множестве святынь, была очень маленькой, незначительными были и доходы архиерея. Поэтому перевод 17 сентября 1735 года в Казань свидетельствовал о доверии к нему со стороны Феофана Прокоповича и Анны Иоанновны.

За неполных три года управления Казанской епархией архиепископ Гавриил не запомнился ничем, кроме фактического уничтожения духовной семинарии, созданной усилиями владык Сильвестра и Илариона.

Встречающиеся в литературе утверждения, что он отрицательно относился к киевской «латинской» учености и не желал видеть в епархии духовной школы, основаны не на логических построениях, вытекающих из биографии архиепископа  и его «неучености», а на утверждениии первого историка казанской иерархии архимандрита Платона (Любарского), слышавшего отзывы о нем от очевидцев: «…Сказывают о нем, что как к содержанию семинарии и ученых людей, так и к строению по введенному в нынешнее время размеру всяких в епархии своей зданий не имея склонности, почему и до него таким образом заведенное уничтожить велел, хотя бы то великой суммы стоило, вменяя в добродетель все прежде в России небывалое истреблять без остатку»[1].

Вдруг выяснилось, что на содержание семинарии не хватает средств. Архиепскоп Гавриил объяснял это тем, что Синод не выделяет денег. Но Синод не выделял денег и на другие семинарии, все они, в том числе и Казанская, содержались на средства архиерейского дома. Кроме того, у Казанской семинарии были собственные доходы от земель, выделенных митрополитом Сильвестром.

В результате было прекращено начатое при владыке Иларионе строительство нового здания, 150 из двухсот семинаристов были распущены по домам, одни «по неспособности», другие, наоборот, потому, что якобы завершили обучение. К 1738 году в семинарии было всего 35 учащихся. Учителям во все время управления епархией архиепископа Гавриила не платили жалованья. В результате самые квалифицированные преподаватели: архимандрит Герман (Барутович), Стефан Главацкий, Епифаний (Адамацкий) – покинули Казань. Из приезжих киевлян остался только Василий Пуцек-Григорович.

Все это привлекло внимание Синода и лично императрицы Анны Иоанновны. Но скандала власти решили не устраивать. В январе 1737 года в Казань прибыла комиссия под руководством недавнего руководителя Казанской семинарии, архимандрита Московского Спасо-Андроникова монастыря Германа (Барутовича). Она работала во время отсутствия архиерея, вызванного в Санкт-Петербург для заседаний в Синоде. Архимандрит Герман в своем отчете наглядно показал, что единственной причиной упадка семинарии является произвол архиерея, отобравшего у духовной школы основные источники доходов, сформировавшиеся еще при владыке Сильвестре.

В результате было принято решение поменять местами Великоустюжского архиерея Луку (Конашевича) и Гавриила. 9 апреля 1738 года он был назначен архиепископом Великоустюжским и Вологодским, что было явным понижением.

На Устюжской кафедре архиепископ Гавриил пробыл 10 лет и тоже проявил себя как плохой радетель о духовном образовании. Основанная епископом Лукой (Конашевичем) семинария влачила жалкое существование, а единственный ее учитель Баранович видел от владыки Гавриила «немилость», неоднократно «от него бранен был» и выражал опасение, как бы преосвященный его «когда не изувечил».

28 февраля 1748 года архиепископ Гавриил, по болезни, был уволен на покой в Московский Знаменский монастырь, а 12 марта 1751 года переведен в Покровский монастырь в городе Данкове, очевидно, пожелав закончить жизнь в родных местах. На собственные средства он заново выстроил из камня весь монастырь, в том числе два каменных храма. Вероятно, благодаря архиеписокопу Гавриилу это небольшой и малоизвестный прежде монастырь стал процветающим, пережил секуляризацию 1764 года и действовал до советского времени, когда был полностью снесен. Скончался архиепископ Гавриил 16 января 1753 года и был похоронен в кафедральном Архангельском соборе города Рязани.

1. Архимандрит Платон (Любарский). Сборник древностей Казанской епархии. – Казань, 1868. – С. 99.

Лука (Конашевич Лаврентий Кононович) Епископ Казанский и Свияжский с 9 марта 1738 года по 9 октября 1755 года.

Год рождения и происхождение епископа[1] Луки (Конашевича) неизвестны. Конашевич – распространенная на Украине форма отчества от имени Конон, вероятно, это отчество будущего архипастыря. В 1724 году он закончил полный курс Киевской академии (класс богословия) и был оставлен в ней преподавателем. В 1725 году постригся и вскоре был назначен стряпчим (представителем) Киевской епархии в Москве, где киевские архиереи, впрочем, как и казанские, имели подворье.

Его дальнейшей карьере способствовало то, что он оказался в нужное время в нужном месте. В 1727 году, после смерти Екатерины I, воцарения Петра II и свержения Меншикова, столица на недолгий срок была вновь перенесена в Москву и молодой иеромонах оказался при дворе. С 1728 года он преподавал в Московской славяно-греко-латинской академии. Между тем, в 1730 году императрицей стала Анна Иоанновна, а в 1731 году столица снова была перенесена в Санкт-Петербург. Вскоре туда отправился и отец Лука (Конашевич). В Москве отец Лука познакомился с Бурхардом-Христофором Минихом, который при Анне Иоанновне стал, фактически, главнокомандующим российской армией. В 1732 году Миних назначил отца Луку законоучителем только что открытого Сухопутного шляхетского (кадетского) корпуса. Это было первое в России светское среднее учебное заведение, а отец Лука, таким образом, стал первым в России преподавателем Закона Божия светским учащимся. 20 октября 1735 года, оставаясь преподавателем корпуса, находившегося в Санкт-Петербурге, он стал архимандритом Симонова монастыря в Московском Кремле.

28 сентября 1737 года архимандрит Лука был рукоположен во епископа Устюжского и Тотемского, но на Устюжской кафедре он пробыл недолго. Подтвердившиеся обвинения против Казанского епископа Гавриила (Русского) в разрушении семинарии привели к тому, что императрица Анна Иоанновна решила поменять архиепископа Гавриила и епископа Луку местами. 9 марта 1738 года он был переведен на Казанскую кафедру. Пробыв в Великом Устюге всего около восьми месяцев, он успел открыть там духовную школу.

Семнадцатилетнее пребывание Луки (Конашевича) на казанской кафедре оставило неоднозначные оценки. Чаще всего его вспоминают в связи с ревностной борьбой против ислама, усердной миссионерской деятельностью, зачастую имевшей формы прямого произвола. Он прославился массовым разрушением мечетей, попыткой выселить татар-мусульман из Татарской слободы Казани. У татар он заслужил прозвище «Аксак Каратун» (хромой в черной шубе), стал отрицательным персонажем фольклора.

С самых первых месяцев пребывания на кафедре епископ Лука активно занялся миссионерскими делами. Существовавшая с 1731 года в Свияжском Успенском монастыре Новокрещенская комиссия под руководством архимандрита Алексия Раифского была преобразована в Контору новокрещенских дел. Она по-прежнему подчинялась Синоду, но роль казанского архиерея в ее деятельности усилилась. Именно по инициативе казанского архипастыря в декабре 1738 года был отправлен в отставку архимандрит Алексий Раифский и вместо него назначен Димитрий (Сеченов). Теперь основным орудием миссионерской деятельности стали не мирные уговоры и льготы, а жесткое административное давление, часто лишь немногим отличавшееся от прямого принуждения.

11 сентября 1740 года, за месяц до смерти, императрица Анна Иоанновна подписала указ, в соответствии с которым теперь строилась миссионерская деятельность. Множество мелких и очень конкретных распоряжений, встречающихся в тексте указа, свидетельствуют о том, что его автором был епископ Лука. Устанавливались штаты конторы, включавшие архимандрита (Димитрия Сеченова), двоих протоиереев («протопопов»), комиссара, ведавшего переселением новокрещеных или некрещеных[2], пятерых переводчиков, канцеляриста, двоих копиистов, троих солдат.

Каждому пожелавшему креститься выдавалось «…по кресту медному..., да по одной рубахе с порты и по сермяжному кафтану с шапкой и рукавицы, обуви чирики с чулками; а кто познатнее, тем при крещении давать кресты серебряные, кафтан из сукон крашеных, какого цвета кто похочет…, а вместо чириков сапоги… женскому полу волосники и очельники, по рубахе холщевой». Полагались и денежные подарки. Почему-то дороже всего ценилось крещение юношей от 10 до 15 лет – они получали по рублю, более младшие и взрослые получали по 50 копеек. Каждая девушка или женщина старше 12 лет тоже получала по рублю, девочки моложе 12 лет – по 50 копеек. Каждой крестившейся семье выдавалась икона Спасителя или Богородицы.

Контора новокрещенских дел подчинялась Синоду, а не казанскому архипастырю, ее деятельность распространялась на Нижегородскую, Вятскую, Пензенскую епархии, но епископ Лука (Конашевич) играл в деятельности конторы большую роль. Он же был инициатором указа Правительствующего Сената от 19 ноября 1742 года «О недопущении в Казанской губернии строить мечети». Указ предусматривал «новопостроенные за запретительными указами мечети … сломать и впредь строить не допущать». Какие же «запретительные указы» имелись в виду? К тексту указа Сената, передаваемого гражданским властям, прилагался переписанный «слово в слово» указ царя Федора Иоанновича от 1593 года о сносе самовольно построенных мечетей в Татарской слободе города Казани. Таким образом, власти должны были позаботиться о ликвидации всех мечетей, построенных после «казанского взятия», то есть после 1552 года.

При этом ссылка на указ Федора Иоанновича была совершенно противозаконна по двум причинам. Во-первых, в его указе шла речь о запрещении строить мечети только в городе Казани, в религиозную жизнь сельских мусульман власти в XVI-XVII вв. совершенно не вмешивались. Во-вторых, как известно, в Соборном уложении 1649 года заявлялось, что его принятие Земским собором отменяет все ранее действовавшие законы. Действительно, в судебной практике второй половины XVII и XVIII вв. ссылались только на Соборное уложение и законы, принятые после 1649 года. Таким образом, указ царя Федора Иоанновича давно был отменен. Распоряжение Сената стало исполняться, уже через год только в Казанской провинции из 536 мечетей были уничтожены 418, а ведь в епархию входили Свияжская, Царевококшайская, Симбирская провинции. Запреты на строительство новых мечетей и сносы «незаконно» построенных продолжались вплоть до 1760 года.

Особую неприязнь деятельность епископа Луки вызывала у жителей татарской слободы города Казани. 3 мая 1749 года в Казани произошел мощный пожар, в котором сгорели и татарская слобода, и большинство других районов города, пострадали и многие православные храмы, и архиерейский дом в Кремле. Преосвященный Лука выдвинул инициативу: не разрешать слободским татарам восстанавливать свои сгоревшие дома, а выселить их «в уезды». Правда, эта его деятельность не получила одобрения в Сенате, который предписал всем строиться на прежних местах.

Но владыке Луке удалось добиться того, что строительство Казанской Новокрещенской школы началось именно на самом бойком месте погорелой Татарской слободы, на берегу озера Кабан. 8 июля 1749 года там была торжественно заложена церковь Захарии и Елизаветы и развернулись строительные работы. Ходатайства о полном выселении татар-мусульман из города Казани епископ Лука возобновлял еще два раза, но они не получили поддержки в столице. Но часть татар, недовольных соседством с церковью, колокольным звоном и Новокрещенской школой, сама подала прошения о выселении их на свободные земли около Казани. Это ходатайство было удовлетворено, место для Ново-Татарской слободы было выделено уже в 1750 году, для этого даже ликвидировали небольшую русскую деревню Поповку. Таким образом, в Казани образовалась еще одна татарская слобода, но надежды епископа Луки на то, что туда переселятся все татары, не оправдались.

Но епископ Лука занимался не только миссионерской деятельностью. Будучи человеком ученым, он большое внимание уделял духовной семинарии, дела в которой стали поправляться уже вскоре после его приезда в Казань. Вновь нашлись средства на содержание большого количества семинаристов и учителей. К моменту приезда нового архиерея в Казань в Зилантовом монастыре оставались всего 50 учащихся и двое преподавателей: будущий Тобольский митрополит Сильвестр (Гловацкий) и Василий Пуцек-Григорович, будущий Казанский митрополит Вениамин. Уже через год в классе фары было 56 учащихся, набранных, скорее всего, уже при епископе Луке, в инфиме – 20, в грамматике – 16, в синтаксисе – 22, в пиитике – 5. Классом пиитики руководил Василий Пуцек-Григорович, остальными – новые учителя, прибывшие из Киева: Иван Дьячковский, Филипп Соколовский (инфима), Адриан Симановский (грамматика), Сергей Светловский (синтаксис). В следующем 1740 году открылся класс философии, который возглавил Василий Пуцек-Григорович. До класса богословия дело дошло не скоро, он появился только в 1751 году.

В 1740 году в Казани был проездом академик Делиль, возвращавшийся из Западной Сибири, где наблюдал солнечное затмение. Вот как он описывал свои впечатления в письме к жене: «Вид града издали прекрасен, потому что в нем есть большие и высокие колокольни и другие каменные здания, но за исключением их место оказывается предрянным. Что мне более всего понравилось, так это мое знакомство с архиепископом Лукой, он весьма хорошо говорит по-латыни, был в Петербурге при кадетском корпусе и очень любит науки. В Казани он основал академию или гимназию и заботится о процветании ее, насколько это возможно. По приглашению его я отправился туда и был удивлен, видя во всех классах до богословия и риторики по 2-3 студента, которые приветствовали меня речами, произнесенными по памяти по-латыни и по-русски. Когда мне были надобности, то архиепископ посылал свою карету в 6 лошадей с двумя денщиками для разъездов по городу и окрестностям. Он приглашал меня осмотреть его церковь, когда сам отправлял в ней торжественное богослужение (4 октября)[4] в память первого архиепископа этого города. Из сановников, сопровождавших его до архиерейских палат, он одних нас оставил обедать, а для окончания этого дня повез вечером на свою дачу, чрезвычайно приятную, где нас встретили залпом из 9 пушек».

Казанский епископ несколько приукрасил ситуацию перед заезжим столичным, даже полузаграничным гостем. Жозеф Николя Делиль, француз и академик Санкт-Петербургской Академии наук, почти не говорил по-русски, но свободно владел латинским, как и епископ, так что дело вовсе не в «языковом барьере» – не владыка Лука открыл семинарию, и класса богословия в ней не было.

Уже в 1740 году были достроены три каменных одноэтажных корпуса на улице Воскресенской (ныне Кремлевской). В 1742 году они погорели, но вскоре были восстановлены, над ними был надстроен деревянный второй этаж. Епископ Лука, впервые в истории казанской духовной школы, добился довольно крупной (3000 рублей) субсидии Синода на восстановление зданий. На строительство семинарских корпусов были мобилизованы все силы епархии. В архивах Седмиезерного, Кизического, Раифского монастырей хранилось множество указов епископа 1738-1740 гг., требовавших от монастырских властей бревен, кирпича и работников. Такие же указы последовали и после пожара 1742 года, и после следующего, в 1753 году.

На углу Воскресенской и Петропавловского переулка (ныне ул. Джалиля) стоял так называемый «ученический» корпус, в котором находились спальни, кухня и столовая, фасадом на Воскресенскую – «лукинский» корпус с учебными аудиториями и библиотекой, на углу Воскресенской и нынешней улицы Чернышевского – «учительский» корпус с квартирами учителей.

Епископ Лука пожертвовал семинарии свою библиотеку, более полутора тысяч томов. Во время многочисленных пожаров XVIII века она не пострадала, так как выгорали только деревянные пристрои. Книгами владыки Луки учащиеся и преподаватели поль-зовались вплоть до пожара 1815 года, в котором почти все семинарские книги все же сгорели. Развитие духовной школы и библиотеки епископ считал основной своей заслугой. Еще в начале XX века в Казанской духовной семинарии и в Раифском монастыре находились его прижизненные портреты с надписями: «Лука Конашевич епископ, Казанский и Свияжский, основатель семинарии и библиотеки, любитель наук».

Через несколько лет Казанская семинария стала пополняться кадрами преподавателей собственной выучки. Первым в конце 1740-х гг. стал некий Мардарий. Но – «первый блин комом». Хороший студент, став иеромонахом, начал «пьянствовать и буйствовать» и вскоре был отправлен в монастырь. «Буйствовал» он и в Седмиезерном монастыре уже в преклонном возрасте, в 1780-е гг. Не повезло семинарии и со следующим преподавателем из своих воспитанников. Закончивший философский класс в 1750 году (богословия еще не было) Гедеон Криновский (его мирское имя неизвестно), сын пономаря Михаило-Архангельской церкви города Казани, был оставлен в семинарии учителем. Но менее чем через год он сбежал в Москву без разрешения архиерея, якобы для продолжения образования. Позже он стал блестящим профессором Московской академии, а еще позже – придворным проповедником императрицы Елизаветы Петровны, епископом Псковским, одним из лучших церковных ораторов XVIII века.

Но следующие питомцы семинарии, оставленные учителями в начале 1750-х гг. Иероним (Фармаковский) и Патрикий (Аристовский) прослужили здесь много лет. Правда, дальнейшая их судьба была разной. Иероним стал архиепископом Владимирским, а Патрикий в начале 1770-х гг. отказался принимать архиерейский сан. Как ни странно, в просвещенный век Екатерины это проявление смирения было расценено как акт неповиновения, и Патрикий был отстранен от преподавания и умер через много лет в Зилантовом монастыре.

Как совершенно правильно отметил архимандрит Платон (Любарский), епископ Лука (Конашевич) «щедростью и рачением» довел свои училища до такого состояния, что они «киевским и московским нимало не уступали». Точнее, семинария уступала только Киевской и Московской академиям и стояла наравне с Харьковским коллегиумом, Санкт-Петербургской, Троицкой (Лаврской), Новгородской и Псковской семинариями (по времени открытия высших классов).

Семинария развивалась не только качественно, но и количественно. К середине 1750-х гг. общее количество учащихся достигло 600 человек. Это было самое многолюдное из всех духовных учебных заведений России. При этом почти все ученики жили в самой семинарии, тогда как в большинстве других ужасные частные квартиры были и самым тяжелым воспоминанием учащихся, и серьезным препятствием к укреплению дисциплины.

Таким образом, в развитии духовного образования в Казанской епархии деятельность епископа Луки (Конашевича) была весьма плодотворной. Но в религиозном просвещении новокрещеных и подготовке кадров духовенства из народов Поволжья он проявил то же сочетание экстремизма и слабого понимания реальных проблем, как и в своей миссионерской деятельности.

Уже Указ от 17 сентября 1740 года для подготовки духовенства, знающего местные языки,  предписывал открыть четыре новокрещенских школы в Казани, Елабуге, Цивильске, Царевококшайске. Это распоряжение исполнялось крайне медленно. Понадобился еще один указ, императрицы Елизаветы Петровны, которым выделялись необходимые средства. Школы в Казани, Царевококшайске и Елабуге были открыты в 1750 году, а вместо Цивильской школы была сохранена школа в Свияжском Успенском монастыре, открытая еще при владыке Иларионе (Рогалевском). Елабужская школа просуществовала год, потом ее здания сгорели и больше не восстанавливались. В 1754 году по инициативе епископа Луки (Конашевича) оставшиеся три школы были объединены в одну, учащиеся переведены в Казань, в построенный к этому времени комплекс зданий в татарской слободе.

Однако организация учебного процесса в новокрещенских школах была весьма примитивной, и они не выполняли отведенной им роли.

Набор детей из чувашей, крещеных татар, марийцев, удмуртов осуществлялся принудительно, чаще всего учащиеся зачитывались в счет рекрутских наборов, зачисленные в школу исключались из «подушного оклада», то есть фактически причислялись к духовному сословию. Вероятно, это было неизбежным злом. Эффективность обучения была крайне низкой из-за отсутствия специальной педагогической системы. Очень низок был уровень преподавателей – это были дьячки и пономари, закончившие лишь низшие классы семинарии, или солдаты и унтер-офицеры, не имевшие никакого образования, а лишь знавшие грамоту. В новокрещенских школах не применялись родные языки, «педагоги» их просто не знали. При этом не было предусмотрено и специальное изучение русского языка, которого не знали набранные в школу дети. Учеников обучали чтению, причем овладение грамотой растягивалось на два-три года, а почти половину учащихся объявляли «неспособными». На самом деле «неспособными» были, конечно, не ученики, а «педагоги». Дальнейшее обучение сводилось к механическому зазубриванию текс-тов, необходимых для церковных служб на славянском языке, церковному пению.

В результате примерно четверть учащихся умирала, четверть разбегалась, четверть «по неспособности» возвращалась «в первобытное состояние». Немногие прошедшие курс обучения через 6-7 лет выходили в дьячки и пономари. Многие из них к этому времени основательно забывали родные языки и служили в русских приходах, никто из выпускников так и не стал священником.

Конфронтационная по отношению к мусульманам позиция казанского архиерея не соответствовала традициям Казанского края, где уже полтора столетия не было столкновений и конфликтов на межнациональной и межконфессиональной основе. Она не находила поддержки и у светских властей. Первого июля 1755 года вспыхнуло очередное мощное башкирское восстание, известное как восстание Батырши. Кроме захватов башкирских земель под заводы оно было спровоцировано и антимусульманской деятельностью епископа Луки – Оренбургская губерния тогда входила в состав Казанской епархии. Действиям восставших башкир сочувствовали и казанские татары. В этих условиях по инициативе светской власти Елизавета Петровна указом от 9 октября 1755 года перевела епископа Луку на Белгородскую кафедру.

Этот перевод, однако, вряд ли можно рассматривать как понижение. Белгородская епархия тогда была очень велика, она включала в себя и Орел, и Харьков, в ней насчитывалось до тысячи восьмисот церквей, вдвое больше, чем в Казанской. Главное учебное заведение епархии Харьковский коллегиум, по своему уровню не уступало Казанской духовной семинарии. Владыка Лука на Белгородской кафедре стал преемником епископа Иоасафа (Горленко), скончавшегося 10 декабря 1754 года, ныне одного из самых почитаемых русских святых – святителя Иоасафа Белгородского. Народное почитание святителя началось еще при его жизни, не прекратилось и после его кончины. До назначения нового архиерея был построен и склеп в юго-западной части собора, где упокоился Иоасаф.

Согласно Житию святителя Иоасафа Белгородского, «спустя 2 года по погребении… некоторые из духовных чинов кафедрального Троицкого собора, зная святую жизнь архипастыря, тайно пошли в его усыпальницу и открыли гроб. При этом не только тело святителя было нетленным во всех своих составах, но и к самым одеждам его, покрову и самому гробу не коснулось даже малейшее тление, хотя и чувствовалась достаточная сырость в воздухе при открытии склепа. Слух об этом вскоре распространился повсюду и стал привлекать ко гробу святителя многих недужных, которые по совершении панихид о преставившемся святителе допускаемы были к нетленным мощам его и по вере своей получали исцеления».

Неизвестно, делали ли это вскрытие гроба «чины» втайне от прихожан или также втайне и от епархиального архиерея. Но, скорее всего, епископ был в курсе, и сам был почитателем святителя Иоасафа, официально канонизированного в 1911 году. Во всяком случае, скончавшийся 1 января 1758 года епископ Лука (Конашевич) был похоронен в этом же склепе.

За два с небольшим года управления Белгородской епархией он успел позаботиться о духовной школе, заставив духовенство исправно вносить в пользу Харьковского кол-легиума тридцатую долю хлеба, согласно прежде заведенному порядку. В Коллегиуме было введено коллективное ру-ководство в Составе «собора» из ректора, префекта, учителей старших классов. До этого коллегиумом единолично ру-ководил архимандрит Покровс-кого монастыря.

В склепе в юго-западной части собора больше никого не хоронили. Гробы святителя Иоасафа и епископа Луки стояли рядом, к гробу святителя Иосафа приходили паломники, тень почитания падала и на епископа Луку. Через 12 лет Синод, узнав о том, что народ «интересуется телами» епископов Иоасафа и Луки, предписал закрыть на замок и запечатать дверь в склеп. Когда это распоряжение перестали выполнять, неизвестно, но в конце XIX века дверь в склеп была открыта и верующие допускались к гробам[5].

 Мощи святителя Иоасафа Белгородского в 1911 году были обретены нетленными и поставлены в соборе. Второй раз гроб вскрывали уже при советской власти, в 1920 году (об этом см. в статье о архиепископе Никоне (Пурлевском)), нетленное тело было изъято и помещено в анатомическом музее в Москве. Но нет худа без добра, благодаря этому мощи святителя Иоасафа уцелели. Останки же епископа Луки (Конашевича), оставшиеся в Троицком соборе, были уничтожены при сносе собора.

1. Епископ Лука (Конашевич), возглавлявший Казанскую епархию 17 лет, так и не был возведен в сан архиепископа не за провинности и не из-за низкой оценки его деятельности. При Елизавете Петровне проводилась своеобразная унификация духовных званий, сан архиепископа и митрополита присваивался крайне редко, считалось, что все архиереи должны называться епископами.

2. Указ предполагал раздельное проживание крещеных и тех, кто отказался принять крещение. В зависимости от того, кого в деревне было больше, полагалось переселять на незаселенные государственные земли крещеных или некрещеных.

3. Портрет хранился в Белгородском архиерейском доме. Гравюра с него опубликована в книге А. С.Лебедева «Белогородские архиереи и среда их архипастырской деятельности (по архивным документам»  (Харьков, 1902).  – С. 115.

4. Имеется в виду Собор Казанских святых, который празднуется 4 октября.

5. Лебедев А.С. Белогородские архиереи и среда их архипастырской деятельности (по архивным документам). – Харьков, 1902. – С. 115-116.

Гавриил (Кременецкий Григорий Федорович) Епископ Казанский и Свияжский с 8 октября 1755 года по 25 июля 1762 года.

Григорий Федорович Кременецкий родился в 1708 году в местечке Носовка Киевской губернии в семье горожанина, местечкового войта (старосты). Он учился в Киевской академии, где прошел все классы, вплоть до философии, а богословие изучал в 1733-1736 гг. в Московской академии.

В 1736 году он был направлен в столицу, где стал преподавателем Александро-Невской духовной семинарии. В 1739 году он принял постриг и вскоре стал префектом семинарии. В 1743 году он принимал в семинарии императрицу Елизавету Петровну и наследника престола Петра Федоровича, его приветственная речь была опубликована[1]. На этом посту он служил 9 лет. 5 апреля 1748 года был возведен в сан архимандрита Московского Ново-Спасского монастыря и назначен членом Синода. Фактически же архимандрит Гавриил весь следующий год оставался в Санкт-Петербурге, работал в Синоде и руководил семинарией. 17 сентября 1749 года рукоположен во епископа Коломенского и Каширского. Указом императрицы Елизаветы Петровны от 8 октября 1755 года епископ Гавриил был переведен в Казань, на место отправленного в Белгород епископа Луки (Конашевича).

Как сообщает анонимный автор «Краткого описания обстоятельств Казанския семинарии», при епископе Гаврииле «…поелику прибавлять к нововыстроенной уже семинарии нечего было, то в его время ничего в оной не сделано, кроме что заведенный предместником его в учении порядок наблюдаем был без всякой отмены».

В 1758 году владыка Гавриил активно участвовал в создании Казанской гимназии, третьей в стране (до этого действовали гимназия при Академии наук в Санкт-Петербурге и гимназия при Московском университете). Преподавателем Закона Божия в гимназию по инициативе епископа Гавриила был направлен лучший выпускник семинарии Гавриил Котельницкий, рукоположенный в священники, а преподавателями латинского языка – выпускники семинарии Яков Смелянский и Петр Тихомиров.

26 июля 1762 года епископ Гавриил был назначен архиепископом Санкт-Петербургским, его поменяли местами с однокашником по Киевской академии архиепископом Вениамином (Пуцек-Григоровичем). В этом обмене явно видна воля императрицы Екатерины II: оба архиерея находились в Москве, на коронации императрицы, и уже не вернулись на свои кафедры – владыка Вениамин прямо из Москвы выехал в Казань, а владыка Гавриил – в Санкт-Петербург. При этом для обоих эта перестановка означала повышение. Архепископа Вениамина перевели с должности хотя и придворной, но не считавшейся особо важной, на одну из самых уважаемых и богатых епархий. Владыку Гавриила, которого Екатерина, очевидно, давно знала, не просто переводили на столичную кафедру. Он должен был сыграть важную роль в намечавшейся церковной реформе. Он сразу же был назначен членом «комиссии о церковных имениях». Следующие 9 лет он провел в столице и был одним из главных деятелей при составлении «штатов» и других документов по секуляризации церковных имений.

Он принял участие и в весьма сомнительных деяниях. Его подпись стоит под докладом о необходимости осуждения митрополита Ростовского Арсения (Мацеевича) за его первое письмо к Екатерине от 6 марта 1763 года. Он же был одним из членов суда над Арсением в апреле 1763 года, который решил снять с него сан и отослать в дальний монастырь. Епископ Гавриил участвовал в церемонии расстрижения владыки Арсения и лично принял у него посох.

В 1765 году епископ Гавриил представил Синоду и императрице трактат о браках, который положил начало Российскому законодательству по этому вопросу: раньше церковные суды основывались только на Кормчей.

Труды его в Синоде были высоко оценены императрицей Екатериной. 22 сентября 1770 года он был назначен митрополитом Киевским и Галицким, то есть занял вторую в те времена, как по престижности, так и по штатному жалованью, архиерейскую должность после Московского митрополита – именно митрополит Гавриил в комиссии о церковных имениях рассчитывал размеры жалованья архиереям в зависимости от «класса» кафедры. Дела в Синоде задержали его надолго, и в Киев он прибыл только 25 февраля 1772 года.

Одиннадцатилетнее пребывание митрополита Гавриила на Киевской кафедре запомнилось его активной деятельностью по приведению системы церковного управления на Украине к общероссийским стандартам, а также заботой о Киевской духовной академии, на благоустройство которой он потратил 54 тысячи рублей собственных денег. Митрополит Гавриил скончался 9 августа 1783 года и был похоронен в Софийском соборе.

1. Уставления философская в высочайшем присутствии ея священнейшаго величества всепресветлейшия и самодержавнейшия великия государыни Елисавет Петровны императрицы всея России с любезнейшим своим племянником и наследником его императорским высочеством великим князем Петром Феодоровичем в Александро-Невской семинарии к словопретельному истязанию предложенная августа 3 дня 1743 года. – СПб., 1743 (тексты параллельно на латинском и русском языках).