Невеселое лукавство ума

«Тангейзер» — одна из самых насыщенных христианским светом опер Рихарда Вагнера. Он написал ее в начале своего творческого пути. Впереди будет испытание христианской мистикой («Лоэнгрин»), увлечение германской мифологией с ее эстетикой и философией («Кольцо Нибелунгов») и в конце — апофеоз христианской идеи в «Парсифале». Но «Парсифаль» насквозь мистичен и символичен, а «Тангейзер» прост и ясен в изложении основной идеи — любви, смирения, покаяния, всепрощения. Поэт-певец Тангейзер проводит годы в гроте Венеры, обучаясь у нее науке плотской страсти, но начинает скучать по земной жизни. Венера не отпускает его, и только обращение к Богородице освобождает поэта от власти языческой богини. Вырвавшись из грота, он оказывается на состязании певцов в замке Вартбург, где его ожидает возлюбленная, племянница маркграфа Елизавета. На состязании в своих стихах Тангейзер так яростно защищает силу плотской любви, что все догадываются о его знакомстве с Венерой, и он должен отправиться в паломничество в Рим, чтобы в покаянии обрести прощение. Но папа римский не прощает его: скорее зазеленеет его сухой посох, чем простятся грехи Тангейзера. В отчаянии Тангейзер возвращается на родину, где о его прощении молится чистая Елизавета. Она просит Богоматерь о смерти, чтобы оказаться пред очами Господа и вымолить у Него прощение для любимого. Елизавета умирает, не дождавшись поэта. Тангейзер ищет пути обратно к Венере в ее грот, но весть о смерти возлюбленной рассеивает наваждение. Он умирает. А пилигримы, вернувшиеся в этот момент из Рима, возвещают о чуде: сухой посох папы зазеленел.

Музыка оперы невероятно красива и трудна одновременно, так что «Тангейзер» — редкое наслаждение. Опера незаслуженно находится в тени более популярных спектаклей, тем дороже каждое ее появление на российской оперной сцене. К сожалению, последнее возвращение к нам «Тангейзера» вышло скандальным…

Да, я тоже не смотрела новосибирского «Тангейзера» — как и те десятки музыкальных критиков, церковных и общественных деятелей, театроведов и искусствоведов, артистов и художников и простых обывателей, которые сейчас с возмущением встают на защиту гонимого режиссера спектакля и попираемой свободы творчества. В том виде, как они ее себе представляют. Я не смотрела — да и не стала бы после того, как познакомилась с изложением режиссерской концепции в его интервью. Она не вызывает у меня симпатии. Но полемика вокруг нее также ужасно несимпатична: она поражает воинствующим неприятием культуры в высказываниях самого режиссера и его защитников, подменой понятий, интеллектуальным шантажом — словом, тем, что можно назвать обольщением ума, лукавством, самообманом и обманом, вольным или невольным.

«Мне ничего не известно о средневековых певцах мейстерзингерах. Я не жил в Средние века, не присутствовал на состязаниях и никогда не был в венерином гроте», — говорит режиссер в интервью сетевому ресурсу «Медуза». И поэтому он избрал свой путь — путь сознательного искажения либретто (что — тоже лукаво — именуется осовремениванием оперы), так что в итоге от вагнеровского замысла ничего не остается. Возникает недоумение: если режиссер так открыто заявляет о своем незнании (при этом прочитывается активное нежелание знать) материала, так зачем ему вообще для изложения своих творческих идей понадобился Вагнер? Тот, кто впервые придет в Новосибирский оперный послушать Вагнера, не узнает в этой постановке его настоящего… Но за лукавством проступает истинная подоплека замысла: христианская идея оперы «Тангейзер» кажется несовременной и скучной, осовременить — значит эпатировать неожиданными сюжетными ходами вплоть до кощунства (подробности постановки — в интервью режиссера «Медузе»). Видимо, такая интерпретация соответствует, по мнению постановщика, культурным запросам современной публики. Какие уж там мейстерзингеры с их странной приверженностью  чистой любви и вере!

Но нет! Тут начинается новый виток лукавства. Эпатирует, оказывается, не режиссер — эпатирует Тангейзер, который снимает кино о жизни Христа у Венеры. И в результате герой оперы наказан безумием. Эту развязку умело использует в своей защите режиссера Тайга.инфо: «Господам православным и правоохранительным органам нужно понять, что Тимофей Кулябин по сути самого животрепещущего вопроса — на их стороне. Как истинный христианин, он обрекает богохульника на ад уже на Земле». Как истинный христианин? Чудные же понятия у нас об истинных христианах… А по какому праву он вообще обрекает? Почему посох в конце не расцветает? Почему режиссер лишает зрителя надежды на прощение Всевышнего — идеи, центральной для оперы, которую он ставит?!

Социальные сети дружно подхватывают защиту режиссера. «Тогда давайте запретим фильм «Семнадцать мгновений весны» — ведь там показывают свастику и другую нацистскую символику!» — один из распространенных аргументов Интернет-сообщества. При этом никто не замечает, что совершается дикая логическая подмена: ставятся на одну доску историческая символика нацисткой Германии, без которой фильм о ней выглядел бы по меньшей мере странно, и измышленное новосибирским режиссером пребывание Христа в гроте Венеры…

Ну а кощунственный постер «фильма о Христе»? И тут лукавство. Мало кто описывает его объективно. Это все-таки, видимо, для многих еще трудно. В основном говорят, как бы потупившись, о распятии на фоне обнаженной женщины… Да и Распятие ли это? Нет, это просто распятие… И все в том же духе.  Не стыдно ли, господа, за такое извитие словес? Или как раз так стыдно, что вы пытаетесь сказать, что к Христу этот постер отношения не имеет, окончательно запутываясь тем самым в своих основных тезисах и аргументах?

И вновь обольщающий самообман: подумаешь, постер присутствует на сцене всего-навсего 30 (40… 50…) секунд… Послушайте, какая разница, сколько по времени он там присутствует?! Он оскорбителен. Он оскорбителен для любого культурного человека, воспитанного в стране с христианскими корнями. Ислам не прощает кощунства по отношению к его религиозным ценностям и символам. А мы сами — сами! — издеваемся над своей верой, порочим ее символы — и называем это свободой творчества.

Горько, что круг защитников знамени творческой свободы все ширится, объединяя людей заслуженных и уважаемых. В церковной среде также нет единого суждения по этому вопросу… И это тревожно. Все встают на защиту некоего символа, не задумываясь о его содержании, не задумываясь о том, что любая свобода предполагает прежде всего ответственность. И если мы не хотим в один прекрасный день оказаться в обществе обещанного нам классиком Грядущего Хама, мы сегодня должны сопрягать с понятием творчества понятие не только свободы, но и совести.