Молитва Именем Иисуса применима во всех обстоятельствах

Кто действительно верит, что евангельские заповеди даны Единым Истинным Богом, тот в самой этой вере черпает силу на жизнь по образу Христа. Верующий не позволяет себе критического подхода к слову Господню, но себя ставит на его суд. Таким путем он познает себя как грешника и сокрушается о своем жалком состоянии. Отсутствие сокрушения о грехах показатель, что ему еще не открылось видение того образа, по которому задуман человек прежде создания мира. Всякий истинно кающийся не ищет высшего созерцания: он всецело занят борьбою с грехом, со страстями. Лишь по очищении от страстей, хотя бы еще несовершенном, естественно и не насильственно предстают ему озаренные Светом духовные горизонты, дотоле неподозреваемые, и ум и сердце восхищаются любовью Божией. Тогда перестраивается наше естество, разбитое падением, и двери в область бессмертия приоткрываются.

Путь к святым созерцаниям лежит чрез покаяние. Доколе владеет нами мрачная гордость, несвойственная Богу, Свету, в котором нет ни единой тьмы, дотоле мы не приняты в Его вечность. Но страсть сия исключительно тонка, и мы сами не в силах распознать ее присутствие в нас до конца. Отсюда наша усердная молитва: "От тайных моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения. Да будут слова уст моих и помышление сердца моего благоугодны пред Тобою, Господи, твердыня моя и избавитель мой" (Пс. 18: 13-15).

Никто из нас, сынов Адама, не видит ясно своих грехов. Только в часы озарения Божественным Светом освобождаемся мы от этих страшных оков. И если сего нет, то хорошо с плачем взывать:

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного".

Ревностное следование заповедям Христа приводит человека к встрече со всеми возможными событиями в духовной космической сфере: один он не в силах ни сопротивляться, ни ясно разуметь, что губит и что спасает. В отчаянии он будет призывать Имя Бога Живого.. И блажен будет, если посетит его луч Света из неприступной области Божества, который выявит подлинную природу всякого явления. Но если Свет еще не пришел, то все же не должно страшиться, но крепко молиться: "Господи, Иисусе Христе, Сын Бога Живого, помилуй мя", и снизойдет спасительная сила непременно.

В начале подвига мы не постигаем путей, указанных Богом; мы пытаемся уклониться от тяжелой борьбы с "огненными искушениями" (1 Петр. 4, 12). Мы можем пребывать в мучительном состоянии непонимания: почему Бог, любовь всесовершенная, благоволил путь к Нему сделать действительно моментами страшным. Мы умоляем Его: открыть нам тайну путей спасения. Постепенно просвещается наш ум, и сердце собирает силу последовать Христу и чрез наши малые страдания приобщиться Его страданиям. Необходимо нам пережить и боль, и ужасы, чтобы нам раскрылись глубины бытия и мы сделались бы способными к заповеданной любви: вне страданий человек остается духовно ленивым, полуспящим, чуждым Христовой любви. Зная это, мы, когда сердце наше уподобляется бездействующему вулкану, согреваем его призыванием Имени Христа: "Господи, Иисусе Христе, Сын Бога Живого, помилуй мя".

И пламя Божией любви действительно прикоснется к сердцу.

Стяжать молитву Именем Иисуса — значит стяжать вечность. В самые тяжкие минуты разложения нашего физического организма — молитва "Иисусе Христе" становится одеянием души; когда деятельность мозга нашего прекратится и все прочие молитвы станут трудны для памяти и произношения, тогда, ставший нам интимно-ведомым, исходящий от Имени свет боговедения пребудет неотъемлемым от духа нашего. После того, как мы видели кончину отцов наших, умерших в молитве, крепка наша надежда, что мир небесный, превосходящий всякий ум, навеки обымет и нас. "Иисусе, спаси меня... Иисусе Христе, помилуй, спаси... Иисусе, спаси меня... Иисусе Боже мой".

Торжество — тихое, святое — знать Бога любви — пробуждает в душе глубокое соболезнование всему человечеству. Сей все-человек — есть моя природа, мое тело, моя жизнь и любовь. Я не могу совлечься моей "природы", оторваться от моего "тела", постоянно разорванного враждой одних "клеток" против других, составляющих единый по существу организм. Сие великое тело "все-человека" непрестанно находится в состоянии болезненного разрыва его частей, нам неподвластных. Болезнь представляетсянеизлечимою. И это есть наш удел в плане земли. Плачет душа до изнеможения в молитве, но спасение придет не иначе, как если сами люди в своей свободе возжелают сего. "Любите врагов ваших" — вот в чем и исцеление исторической жизни, и спасение для вечности. Познавший силу любви к врагам познал Господа Иисуса, распявшегося за врагов; предвосхитил таковой и воскресение свое, и Царство Христа Победителя (см.: Ио. 17: 21—23; 11: 51— 52; Еф. 2: 14-17; 1 Кор. 3, 22 и др.).

"Господи Вседержителю, Христе Иисусе, помилуй нас и мир Твой".

В мире человеческого духовного бытия только христианство дарует опыт и нетварного Света Божества, и кромешной тьмы ада. Подобная полнота познания дается исключительно чрез Христа-Бога и Духа Святого. В истории аскетического действия наших отцов мы видим, что им бывало дано бытийно созерцать преисподний мрак. И сие в такой мере, что эти люди исключительного мужества десятилетиями рыдали в молитвах своих. Но кто может поведать об этом? От лишенных живого опыта скрывается сия тайна, скрывается до времени всеобщего последнего Суда (ср.: Мф. 25: 31 и далее).

"Господи, Иисусе Христе, спаси нас".

Велик дар — созерцать вечность в неприступном Свете Божества. Испытавшие сие блаженство не стремятся к стяжанию временных ценностей. Благодать этой силы не пребывает неотступно с человеком, и Свет умаляется в душе. Лишение ТАКОГО Бога вызывает страдание всего нашего существа, — но подобные оставления необходимы всем и каждому, чтобы не почил никто на лаврах, но продолжил свое следование за Господом, восходящим на Голгофу, высочайшую из всех гор в плане духа. Как бы ни была беспомощна подобная попытка, она все же перерождает человека, сообщая ему новую силу для восприятия подобия Христу.

"Иисусе, Спасе наш, спаси меня грешного".

Когда молимся в тихом и уединенном месте, тогда нередко всякие ненужные мысли назойливо собираются вокруг ума, отрывая его внимание от сердца. Молитва кажется бесплодною, потому что ум не участвует в призывании Имени Иисуса, и только уста механически повторяют слова. Когда же кончается молитва, то обычно помыслы удаляются, оставляя нас в покое. В этом нудном явлении есть, однако, смысл: призывали ем Имени Божия мы приводим в движение все тайное, скрывающееся внутри нас; молитва уподобляется снопу лучей света, брошенному на темное место нашей внутренней жизни, и открывает нам, какие страсти или привязанности гнездятся внутри нас. В таких случаях надо усиленно произносить Святое Имя, чтобы покаянное чувство возрастало в душе.

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного".

Наш дух, нетленный по замыслу Божию о нас, томится в тюремной камере страстей греховных. Чем глубже боль наша от сознания нашей далекости от Бога в силу греха, тем напряженнее порыв нашей души к Богу, и она молится с великой тоской, со многим плачем, ища единения с Ним. И Он не презирает сокрушенного сердца и приходит к нам; и "глубокое" сердце человека осознает свое родство с Ним, "ощутимо" присутствующим и действующим внутри нас. Из этого видно, что и тело наше, свойственным ему образом, воспринимает дыхание Бога Живого:

"Иисусе, Сыне Бога Живого, помилуй нас".

Наследие, оставленное нам отцами: их учение и повествования о дарах Божиих — включают также и указания путей к боговидению, т. е. той борьбы, которую вели они во внутреннем мире своем с живущим в каждом из нас "законом греха" (Рим. 7, 23), этим трагическим последствием первого великого падения человека. Всякий, вступивший на поприще многогранной битвы за стяжание святой вечности, встретится, между прочим, с необходимостью противостоять разлагающему влиянию окружающего нас мира, отталкивающегося от молитвы; наилучший щит при этом опять-таки:

"Господи, Иисусе Христе, помилуй нас и мир Твой".

Имя Иисуса Христа для верующего подобно высокой крепостной стене. Нелегко врагу проникнуть чрез тяжелые железные врата внутрь обманом, если внимание наше не рассеивается на внешние предметы. Молитва Его Именем дает душе силу не только противостоять вредным влияниям извне, но и больше того: возможность влиять на среду, в которой живем: как бы исходить из внутренней глубины сердца и общаться с братьями в любви и мире. Умножающийся мир и любовь, заповеданная Богом, — становятся источником горячей молитвы за весь мир. Дух Христа выводит нас на просторы любви, обнимающей всю тварь. В таком состоянии душа с великим чувством молится:

"Господи, Иисусе Христе, Спасителю наш, помилуй нас и мир Твой".

Бог никогда не насилует волю человека; но и Его невозможно силою заставить сделать что бы то ни было. В молитве нашей мы стремимся предстать в единстве и целостности нашего существа; прежде всего в соединении ума с сердцем. Чтобы достигнуть сего блаженного соединения двух наиглавнейших сил нашей личности — мы не прибегаем ни к каким искусственным средствам (психотехнике); в начале мы приучаем ум вниманием стоять в молитве, как нас учат отцы; т. е. внимательно произносить Имя Иисуса Христа и прочие слова молитвы. Сосредоточенное призывание Имени Божия с повседневным усилием жить согласно заповедям Евангелия приводят к тому, что и ум, и сердце естественно сливаются в едином действии.

В подвиге нашем мы никогда не должны спешить. Необходимо отбросить идею: сделать максимум в минимальный срок. Опыт веков показал, что достигнутое путем психотехники соединение не удерживается надолго; и что важнее — не соединяет дух наш с Духом Бога Живого. Пред нами стоит вопрос вечного спасения в глубоком смысле. Для этого все наше естество должно переродиться: из плотского сделаться духовным. И когда Господь находит нас способными воспринять Его благодать, тогда не медлит Он придти в ответ на наше смиренное призывание. Его пришествие иногда бывает настолько всепоглощающим, что и сердце, и ум всецело заняты только Им; сей видимый мир уступает место реальности иного порядка, высшего. Ум перестает мыслить дискурсивно: он весь становится вниманием. Сердце же приходит в трудноописуемое состояние: оно полно страха, но благоговейного, животворящего. Дыхание при этом бывает сдержанным: Бог зрится и внутри, и вне. Он все наполняет, и весь человек: дух-ум, сердце-чувство, и даже тело слитно живут только Богом.

"Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас и мир Твой".

Я дерзнул говорить о том, что монах обычно хранит внутри, как драгоценную тайну, из страха, что "Иисус уклонится от толпы" (ср.: Ин. 5, 13). Когда я жил еще в монастыре, мне было дано сие, но с большей силой по выходе моем на пустыню. Там, в уединении, я испытывал" присутствие Бога Живого до забвения о мире. Невозможно адекватно описывать опыт Божиих посещений. Они не повторяются все в той же форме, но едва ли не каждый раз привходит нечто новое, и иная последовательность.

Помню, как призывание Имени Иисуса Христа слилось с пришествием (невидимым) Его Самого; и с того момента сие Чудное Имя, да и другие Имена Божий, значительно более прежнего являются для меня каналами единения с Ним. В то время я был уже иереем. Совершение Божественной литургии также приняло иной характер: это был не только акт благочестивой, чистой от колебаний веры, но ощущение всем моим существом ФАКТА присутствия Бога, совершающего Таинство. Тогда ощутил я глубоко смысл и реальность, заключенные в словах Василия Великого: "Ты даровал нам небесных тайн откровение" (ср.: молитва приношения). Да, Господь и нам, последним из всех людей, открывает тайну священнодействия.

Много после сего приходило умных постижений действенности литургического служения, но не знаю, найду ли я слова для выражения пережитого мною? Литургия, как Божественный акт, воспринимается всем существом: нет вопросов — КАК это возможно? Пред иереем это очевидность бытийного факта. "Приимите — это есть Тело Мое... Пиите — это есть Кровь Моя". И раньше я причащался не без веры, не без любви, но с менее ярким сознанием происходящего. Чрез призывание Имени Иисуса Христа был дан мне опыт блаженного, но и вместе страшного присутствия Вечного Бога. Конечно, это не значит, что такая последовательность обязательна для всех.

С первых слов литургии: "Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа" — приходит милостивый ответ Бога. Не всегда с одинаковой интенсивностью. Литургический канон требует особенно ответственного внимания; наивысшим же является момент эпиклезиса. Иерей, и с ним все присутствующие в храме, обращаются к Богу-Отцу с прошением — ниспослать Духа Святого. И Сей приходит и совершает то, о чем была молитва.

Чрез литургический акт я научился созерцать жизнь Христа-Человека. Прежде, чем сказать апостолам: "Приимите — сие есть Тело Мое", Он втайне молился Отцу. Он не сказал этих страшных слов как Вседержитель, но как Сын человеческий, научая нас не сотворить ни единого внутреннего движения, носящего характер "самообожения". Я положил это разумение в основание моей жизни во Христе: я молюсь Отцу как тварь; я жду спасения только как дара любви Свыше; усыновления ищу не иначе, как чрез Христа; освящения и просвещения только чрез Духа Святого. Все сии Три — Отец, Сын и Дух Святой — в моем глубоком сознании — Единая Жизнь, Единое Царство, Единый Свет, Единая Любовь. В Каждом из Них абсолютная полнота Божества. Они разделяются во мне. нераздельно. Они сливаются во мне неслиянно. Это — вечный факт Божеского Бытия, печать которого жажду воспринять при сознании моего полного недостоинства. Я не пытаюсь объяснять Святое Триединство чрез логическую абстракцию. Я благоговейно живу эту великую Тайну, чрез откровение которой мне дан ответ на все мои вопросы.

Наше рождение и затем рост на земле есть не что иное, как творческий процесс, в течение которого мы усваиваем бытие в доступной нам мере, в надежде, что не завершенное здесь познание будет восполнено до совершенства за пределами этой формы нашего существования. Когда в нашем духовном видении сливаются все пережитые нами опыты - как в едином центре нашей персоны; когда и мрачный ад, и Нетварный Свет соединяются в нашем духе как познанные нами реальности, тогда мы начинаем понимать значение Имени Иисус — т. е. Спаситель. Он, Свет безначальный, "истощил Себя до рабьего зрака", до сошествия во ад, чтобы изъять оттуда Адама. И мы ныне зовем Его в молитве:

"Иисусе, Сыне Бога Живого, Спасе наш, помилуй нас и мир Твой".

Имя Божие, открытое людям, служило связью между Богом и нами. Именем Божиим, лучше сказать — Именами Божьими совершаются в Церкви все таинства. Во Имя Божие должно твориться всякое дело. Чрез призывание Имени Всевышнего -Его присутствие становится живым, постоянно ощущаемым: сердце мирно, когда дело наше по воле Господа, и в каждом случае уклонения в какую-либо сторону от правды оно же испытывает некоторое "стеснение"; таким образом, через молитву совершается неусыпный внутренний контроль над каждым движением нашего духа; ни одна мысль, никакое слово не избегает сего. Это следствие непрестанной молитвы позволяет свести грехи наши до возможного минимума.

"Господи, Иисусе Христе, Сыне и Слове Бога Живого, помилуй нас".

"Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам". Так молимся мы по утрам. Но только тонкое присутствие Духа Божия в нас дает возможность пребывать в действенном внутреннем трезвении духа нашего. "Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым" (1 Кор. 12, 3). Сынова убеждаемся, что чрез умное призывание Имени Господня спасаемся мы от погрешностей в делах и словах наших: "Господи Иисусе, Ты Свет, пришедый спасти мир, просвети умные очи сердца моего, да буду достоин без преткновений, как при свете дня, совершать путь мой пред Лицом Твоим" (ср.: Ин. 11: 9-10).

Чтобы делание молитвы приводило к тем результатам, о которых с таким восторгом говорят наши отцы и учители, необходимо следовать их учению. Первое условие — вера во Христа как Бога-Спасителя; второе — сознание себя погибающим грешником. Это сознание может достигать такой глубины, что человек ощущает себя худшим всех других; и это ему предстает как очевидность, не в силу внешне соделанных актов, но как увидение своей удаленности от Бога и себя — как потенциального носителя всякого зла.

Чем больше смиряемся мы в болезненном покаянии, тем быстрее молитва наша достигает Бога. Когда же мы теряем смирение, тогда никакие подвиги не помогают нам. Действие в нас гордости, осуждения братьев, превозношение и неприязнь к ближним — далеко отбрасывают нас от Господа.

К Богу мы приходим, как последние грешники. Мы искренне осуждаем себя во всем. Мы ничего не воображаем, ничего не ищем, кроме прощения и помилования. Таково наше постоянное внутреннее состояние. Мы умоляем Самого же Бога помогать нам не оскорблять нашими гнусными страстями Духа Святого; не причинить никакого вреда брату нашему (всякому человеку). Мы осуждаем себя, как недостойных Бога, на адские муки. Мы не ждем никаких особых дарований Свыше, но лишь стремимся всеми силами постигнуть истинный смысл заповедей Христа и жить согласно с ними. Мы взываем:

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас и мир Твой". И Бог слышит нас, и приходит к нам спасение. "И будет: всякий, кто призовет имя Господне (в подобном расположении духа), спасется" (Иоиль. 2, 32).

"Покайтеся" (Мф. 4, 17). Нам должно строго воспринять призыв Христа: изменить радикально образ нашей внутренней жизни и наше мировидение; наши отношения к людям и ко всякому явлению в тварном бытии: не убивать врагов, но побеждать их любовью. Помнить, что нет зла абсолютного; абсолютно только безначальное Благо. И сие Благо заповедало нам: "любите врагов ваших... благотворите ненавидящим вас... будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный". Предать себя на заклание за братьев — лучшее орудие вырвать их из рабства клеветнику-дьяволу и приготовить души их к принятию Бога, Который хочет спасти всех людей. Нет такого человека, в котором не присутствовал бы в той или иной мере свет, потому что Бог просвещает "всякого человека, приходящего в мир" (Ин. 1, 9). Заповедь — "не противься злому" — есть максимально эффективная форма борьбы со злом. Когда насилию противятся теми же средствами, к которым прибегает творящий неправду, тогда возрастает динамика мирового зла. Убийство неповинных невидимым часто образом перемещает моральные силы человечества на сторону того добра, за которое умер невинный. Не так, когда с обеих сторон наступает та же недобрая тенденция доминировать. Победа физической силою не длится вечно. Бог, сый свет святой и чистый, отступает от преступников; последние отпадают от единственного источника жизни, и умирают: "Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне (принадлежит) отмщение, Я воздам, говорит Господь. И так... не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12; 19, 21).

Люди, носители лишь относительной правды, в фанатической борьбе за торжество их идеи разлагают цельность бытия, и в конечном итоге приводят все к гибели. В своем ослеплении они абсолютизируют положительный аспект их политической доктрины и готовы отстранять всех тех, кто хотел бы увидеть жизнь вселенной построенною на лучших, более гуманных началах; и конечно, прежде всего на заповедях Христа, убитого за Свою проповедь любви. В современном мире евангельские слова Христа принимают особенно актуальный характер: "...услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть; ...и вы (христиане) будете ненавидимы всеми народами за имя Мое... и по причине умножения беззаконий, во многих охладеет любовь... и тогда придет конец" (Мф. 24: 6-14).

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас и мир Твой".

Мир весь погружен в распри: между государствами с различными социальными строями; между расами и классами; верованиями и идеологиями и подобное. При современных средствах массовых разрушении и уничтожении — все и повсюду живут в атмосфере "ожидания бедствий, грядущих на вселенную" (Лк. 21, 26). И вот, мы стоим перед сплетением трудноразрешимых парадоксов. С одной стороны, мы не можем оставаться спокойными, ибо мы принадлежим к семье людской, с общими во многих моментах судьбами; с другой — слова Христа:

"Когда начнет это сбываться, тогда восклонитесь, и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше" (Лк. 21, 28). Не здесь подробнее останавливаться над описанием уже создавшихся положений апокалиптического напряжения; но мы не оставим сильного оружия, которое дал нам Господь: молитву: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Бога Живого, помилуй нас и мир Твой", и доколе это будет практически возможным — совершение литургической жертвы.

"...И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою" (Быт. 2: 7). И мы влечемся к Нему, томимые жаждой соединиться с Ним вечным образом. И Сам Он ждет нас с любовью. Жажда Бога — постоянная окраска нашего земного бывания; с ней собираемся мы и умирать. Сам Христос при кончине на кресте воскликнул: "жажду". Он и "алкал" (Мф. 21, 18), и жаждал, и "томился" (Лк. 12, 50), чтобы мы познали Отца. И мы томимся на земле, опечаленные кошмарным беспрерывным зрелищем насилий, убийств, ненависти, и жаждем придти к Отцу, и призываем Имя Единородного Сына Его:

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас".

"Тогда отверз им ум к уразумению Писаний и сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть ВО ИМЯ ЕГО ПОКАЯНИЮ во всех народах..." (Лк. 24, 45—47). Если Имя Его дает нам радость познания тайны любви Безначального к нам, то, конечно, возлюбим мы и самое Имя. В нем содержится "домостроительство тайны, скрывавшейся от вечности в Боге, создавшем все Иисусом Христом", "избравшем нас в Нем прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним в любви, предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа" (Еф. 1: 4—5; 3—9).

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный, помилуй нас".

Многолетняя молитва трансформирует нашу падшую природу настолько, что она становится способною воспринять освящение чрез открывшуюся нам Истину; и это — прежде, чем мы покинем сей мир (ср.: Ин. 17, 17): "Господи, Иисусе, помилуй нас".

Безмерное величие стоящей пред нами задачи внушает нам страх. Нам сказано, что "Царство силою берется, и употребляющие усилия восхищают его" (Мф. 11, 12). Длительный подвиг покажет нам, что в евангельском откровении все принадлежит иному, высшему плану. Ослепительный Свет Божества отражается в нашем плане, как заповеди:

"Любите врагов ваших... будьте совершенны, как совершен Отец..." (Мф. 5, 44 и 48). Только вселение Того, Кто дал нам сии заповеди, поможет исполнить поведенное. Отсюда наш крик к Нему: "Господи, Иисусе Христе, Сын Бога Живого, помилуй нас".

Призывание Имени Господа постепенно соединяет с Ним. Частично это происходит даже тогда, когда молящийся еще не разумеет, "КТО ЭТО" (Мф. 21, 10), и еще неясно ощущается исходящая от Имени сила освящения. Всякое дальнейшее продвижение, однако, непременно связывается со все углубляющимся осознанием нами греховности, доводящей нас до отчаяния. Тогда мы с возрастающей энергией призываем чудное Имя: "Иисусе, Спасе мой, помилуй мя".

Святое Предание, драгоценнейшее наследие нам от Самого Господа чрез апостолов и отцов Церкви, учит нас пребывать в нищете духовной, в сознании нами присутствующей в нас смерти греховной, если мы действительно стремимся стоять в истине. "Если говорим, что не имеем греха, обманываем себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас" (1 Ин. 1: 8—10).

"Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй мя грешного".

С каким напряжением живут люди постигающие их смертельные болезни, например — рак, с таким же, а иногда и большим ужасом живут некоторые присутствие в них греховных страстей, отлучающих от Господа. Таковые истинно сознают себя "хуже всех"; искренне видят себя во тьме кромешной. Тогда внутрь их собирается наибольшая энергия молитвы-покаяния. Последнее может достигать такой степени, что ум их останавливается и не находит слов, кроме: "Иисусе, спаси мя грешного".

Спасительно для нас, если растет в нас отвращение от греха, переходящее в ненависть к самому себе. Иначе мы в опасности сжиться с грехом, который так многогранен и тонок, что мы обычно и не замечаем его присутствия во всех наших действиях, даже по виду благих. Труден, но и прекрасен подвиг — погрузить наш верховный ум в невидимый центр нашей личности с призыванием Имени Иисуса Христа, без веры в Которого никто не может прозревать действующего внутри нас смертельного яда греха. Чрез такую борьбу со злом, живущим внутри нас, нам откроются не только глубины нашего собственного бытия, но и таинственные бездны космической жизни. Тогда дух наш отойдет от мелких и поверхностных явлений повседневности и в "ужасе" от самого себя познает святую силу иной молитвы, иного плана, взывая: "Господи Иисусе, Спасе мой, помилуй, помилуй мя, окаянного".

О молитве Именем Иисуса Христа можно говорить в терминах Писания и Творений святых отцов. А именно: она есть пожирающий страсти огонь (ср.: Евр. 12, 29); она есть свет, просвещающий наш ум; делающий его проницательным и дальнозорким; способным видеть все, совершающееся внутри нас. Про нее достойно говорить словами Послания к евреям: "она действенна и острее всякого меча обоюдоострого; она проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помыслы и намерения сердечные, и нет ничего а глубинах духа нашего, сокровенного от нее, но ВСЕ ОБНАЖЕНО И ОТКРЫТО при свете ее" (Евр. 4: 12-13).

Делание этой молитвы приводит человека к встрече со многими силами, скрытыми в "Космосе"; она вызывает великую брань против него со стороны этих космических сил, лучше же сказать: "мироправителей тьмы века сего, духов злобы поднебесных" (Еф. 6, 12). Победа, однако, приходит при покаянии "до ненависти к себе" (ср.: Лк. 14, 26). Образ сей битвы описан в Откровении св. Иоанна: "Они победили его (дьявола и сатану, обольщающего всю вселенную) кровию Агнца и словом свидетельства своего, И НЕ ВОЗЛЮБИЛИ ДУШИ СВОЕЙ ДАЖЕ ДО СМЕРТИ" (Апок. 12: 11 и 9).

При пламенном покаянии молитва сия возносит дух человека в сферы, лежащие за пределами достижения "мудрости мудрецов... века сего" (1 Кор. 1: 19—20). Страшно говорить о ней: проведя предварительно по безднам тьмы кромешной, скрытой внутри нас, она затем соединяет дух наш с Духом Божиим воедино, и еще отсюда дает нам жить святую вечность. Во все века отцы поражались величием дара сего падшему миру: Господи, Иисусе Христе, Едине Святый, Едине истинный Спаситель всех, Помилуй нас и мир Твой.

Восторгает нас красота тварного мира, но в то же время с еще большей силой влечется наш дух к нетленной красоте Безначального Божеского Бытия. С поразительной ясностью Господь Иисус приоткрыл нам надмирный свет Небесного Царства. Созерцание сего великолепия освобождает нас от последствий падения, и благодать Духа Святого восстанавливает в нас первозданный образ и подобие Божие, явленный нам Христом в нашей плоти; и теперь призывание его Имени является нашей непрестанной молитвой:

"Господи, Иисусе Христе, Спасе наш, помилуй нас и мир Твой".

Эта молитва в своей последней реализации соединяет нас вполне со Христом. Человеческая ипостась при этом не уничтожается, не растворяется в Божественном Бытии, как капля воды в океане. Личность человека неразрушима в вечности. "АЗ ЕСМЬ"; "Я есмь... истина и жизнь". "Я свет миру" (Ин. 8, 58; 14, 6; 9, 5). Бытие, Истина, Свет не суть отвлеченные понятия, безличные сущности — "ЧТО", но "КТО". Там, где нет персональной формы бытия, там нет и живущего; подобно тому, как нет там ни добра, ни зла; ни света, ни тьмы. Там вообще ничего не может быть: "Без Него ничтоже бысть, еже бысть. В Нем была жизнь" (Ин. 1: 3—4).

"Господи, Иисусе Христе, сыне Бога Живого, помилуй нас и мир Твой".

Когда с призыванием Имени Иисуса соединяется пришествие Несозданного Света, тогда особенно ясно открывается нам значение сего Имени; тогда возможен опыт "Царствия Божия, пришедшего в силе" (Мк. 9, 1), и дух молящегося улавливает голос Отца: "Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте" (Мк. 9: 1—7). И мы молимся: "Господи, Иисусе Христе, Единородный Сыне Отца, помилуй и спаси нас".

Христос явил нам в Себе Отца: "видевший Меня — видел Отца" (Ин. 14, 9). Теперь мы знаем Отца в той мере, в какой познали Сына: "Я и Отец — едино ее мы" (Ин. 10, 30). Итак: Сын являет Отца, и Отец свидетельствует о Сыне; и мы молимся: "Сыне Божий, Единородный, помилуй и спаси нас и мир Твой".

"Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть" (Мф. 11, 27). Сына же мы знаем постольку, поскольку пребываем в духе Его заповедей. Без Него мы бессильны подняться до заповеданной нам высоты, так как в заповедях раскрывается жизнь Самого Бога. Отсюда крик наш к Нему: "Господи, Иисусе Христе, Собезначальный Отцу Сыне, помилуй мя; прииди и вселися в мя со Отцом и Духом Святым по обетованию Твоему (Ин. 14, 23) ...Господи, Иисусе, помилуй мя грешного".

В Ветхом Завете Имя Отца было ведомо, но созерцался Он во мраке непостижимости, Христос же явил нам Отца с предельной конкретностью в Себе; Он раскрыл истинный объем всего, что было дано до Него чрез Моисея и пророков. "Я во Отце и Отец во Мне" (Ин. 14, 11); "Я и Отец — едино есмы" (Ин. 10, 30). "Я открыл им Имя Твое, и открою (до полноты), да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них" (Ин. 17, 26). Познание Имени Отца есть познание и Его, Отчей, к нам любви. Призывая Имя Иисуса, вводимся в область Божественной Жизни, и Отец, и Сын, и Дух Святой — даны нам в Имени Иисуса: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас и мир Твой".

Призывать Имя Иисуса с возможно полным сознанием того, что оно несет в себе, значит уже реально быть в единстве с Богом Святой Троицей. Сей Бог открылся нам в Его новом отношении к человеку: уже не как Творец, но как Спаситель мира: как Свет Истины и истинной вечности: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Предвечного Отца, помилуй нас".

Богословие Имени и богословие иконы — имеют общие черты. Взирая на икону Христа, мы духом восходим в личный контакт с Ним. Мы исповедуем Его явление во плоти: Он — и Бог, и человек; всецелый человек и совершенное подобие Божие. Мы идем дальше красок и линий, в мир умный, духовный. Так и в призывании Имени мы не останавливаемся на звуках, но живем смысл. Звуки могут изменяться в зависимости от различия языков, но содержание-познание, заключенное в Имени, пребывает неизменным: "Господи, Иисусе Христе, спаси нас".

Одно звуковое призывание Имени Божия недостаточно: "Не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи! войдет в Царство; но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: "Господи! не от Твоего ли Имени мы пророчествовали? Не Твоим ли Именем бесов изгоняли? и не Твоим ли Именем многие чудеса творили?" и тогда объявлю им: "Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие" (Мф. 7: 21—23). Нелегко нам слышать эти слова: страшен суд Божий: "Господи, Иисусе, помилуй и спаси мя грешного".

Сознавая обетованное нам чрез Христа сыноположение, прославим Создавшего нас. Призывая Имя Иисуса Христа, дадим ему звучать в нас со свойственными ему силою и величием; пусть оно сотворит нас причастниками славы Его: пусть чрез имя сие вселится в нас Его мир, превосходящий всякий разум (ср.: Ин. 14, 27; Фил. 4, 7). После многих лет молитвы сим Именем да даст нам Бог познать полноту заключенного в нем откровения: Чудный Советник; Бог крепкий; Отец Вечности; Князь мира; Господь Саваоф (Ис. 9, 6; 8, 18; Д. А. 4, 12).

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Бога Живого, помилуй нас и мир Твой".

В смирении должны мы призывать Имя Божие. Вот, Христос, Владыка мира, воплотившись, как человек, смирял Себя даже до крестной смерти. И потому превознесено Имя Его превыше всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем: Отец посадил Его "одесную Себя на небесах... поставил Его... главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем" (ср • Еф 1-20-23).

"Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, и Церковь Твою, и мир Твой, молитвами Богородицы, святых апостолов и всех от века святых Твоих".

Путь наших отцов требует крепкой веры и долготерпения, тогда как наши современники пытаются схватить все духовные дары, включая даже непосредственное созерцание Абсолютного Бога, нажимом и в короткий срок. Нередко среди них встречается склонность провести параллель между молитвою Именем Иисуса и йогой, или "трансцендентальной медитацией" и подобное сему. Полагаю нужным указать на опасность такого заблуждения — опасность смотреть на молитву, как на простейшее и легкое "техническое" средство, приводящее к непосредственному единению с Богом. Считаю необходимым категорически подчеркнуть радикальное различие между Иисусовой молитвой и всеми иными аскетическими теориями. Заблуждаются все те, что стремятся мысленно совлечься всего преходящего, относительного, чтобы таким образом перешагнуть некий невидимый порог, осознать свою безначальность, свое "тожество" с Истоком всего сущего; чтобы возвратиться к Нему, слиться с Ним, безымянным трансперсональным Абсолютом; чтобы растворить в океане сверхмысленного и свою персональность, смешивая сию последнюю с индивидуализированною формою природного существования. Аскетические усилия подобного рода дали некоторым возможность подняться до металогического созерцания бытия; испытать некий мистический трепет, познать состояние молчания ума, по выходе сего последнего за пределы временных и пространственных измерений. В подобных опытах человек может ощущать покой совлечения непрестанно меняющихся явлений видимого мира; раскрыть в себе свободу духа и созерцать умную красоту.

Конечное развитие такой имперсоналистической аскетики многих привело к усмотрению божественного начала в самой природе человека; к тенденции к самообожению, лежащей в основе великого Падения; прозреть в себе некую "абсолютность", которая по существу есть не что иное, как отражение Божией Абсолютности в созданном по образу; испытать влечение к возврату в то состояние покоя, в котором человек был, якобы, до явления своего в этот мир; во всяком случае, после опыта совлечения может родиться в уме этот род мысленной аберрации. Я не ставлю в данном случае пред собою цели перечислить все вариации умственных интуиции, но скажу из моего собственного опыта, что Бога Истинного, Живого, т. е. Того, Который есть "о онтос Он", — во всем этом НЕТ. Это есть естественный гений человеческого духа в его сублимированных движениях к Абсолюту. Все созерцания, достигаемые на этом пути, суть самосозерцания, а не Богосозерцание. В этих положениях мы раскрываем для себя красоту еще тварную, а не Перво-Бытие. И во всем этом нет спасения человеку.

Начало подлинного избавления в несомненном, всецелом принятии Откровения: "Аз есмь Сый"... "Аз есмь Альфа и Омега, первый и последний" (Ап. 1, 10). Бог — Абсолют Личный, Троица единосущная и нераздельная: на сем Откровении строится вся наша христианская жизнь. Сей Бог вызвал нас из не-бытия в жизнь сию. Познание сего Живого Бога и проникновение в тайну путей творения Его освобождает нас от мрака наших собственных, снизу идущих идей об Абсолюте; спасает нас от влечения, не осознанного, но все же губительного, к уходу от всякого существования-бывания. Сотворены мы с тем, чтобы быть приобщенными Божественному Бытию подлинного Сущего. Христос указал нам сей длинный путь: "Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь" (Мер. 7, 14). Постигая глубины мудрости Творца, мы принимаем страдания, в которых стяжевается вечность Божия. И когда осиявает нас Свет Его, тогда мы совмещаем в себе созерцание двух концов бездны: с одной стороны, мрак ада, с другой — торжество победы. Мы бытийно вводимся в область Божественной нетварной Жизни. И ад теряет власть над нами. Нам дается благодать: жить состояние Воплощенного Логоса — Христа, сходящего во ад как Победитель. Мы тогда, силою Его любви, объемлем всю тварь в молитве:

"Иисусе, Вседержитель Благий, помилуй нас и мир Твой".

Откровение Персонального Бога всему придает сей дивный характер. Бытие не есть некий детерминированный космический процесс, но Свет неописуемой любви Божественных и тварных персон. Свободное движение духов, исполненное разумного сознания всего сущего и самосознания. Вне сего — нет смысла ни в чем, но только смерть. Молитва же наша становится живой встречей нашей тварной персоны с Персоной Божественной, т. е. абсолютного порядка. И выражается она обращением к Слову Отца:

"Господи, Иисусе Христе, Собезначальный Слове Безначального Твоего Отца, помилуй нас, вселися в ны, спаси нас и мир Твой".

Начало постижения мудрого плана о нас Творца и Бога нашего стимулирует нашу любовь к Нему, и мы в молитве испытываем новое вдохновение. Созерцание божественной Премудрости в красоте мира влечет наш дух к новому восходу, который уже отрывает нас от всего тварного. Отрыв сей не есть некое философское витание в сфере чистых идей, как бы ни казались они нам привлекательными; ни художественно-поэтическое творчество; но захват всего существа нашего энергией неведомой дотоле жизни. К возвышению духа нашего превыше всего тварного приводит нас Евангелие, в котором мы начинаем усматривать Акт Божественного Самооткровения. Это есть вступление в благодать богословия, не как человеческой науки, но как состояния бого-общения. Слово Господне мы не ставим на суд нашего низменного рассудка, но самих себя судим во свете данного познания. В нашем естественном после сего стремлении сделать евангельское слово содержанием всего нашего бытия мы освобождаемся от власти над нами страстей и силою Бога-Иисуса побеждаем космическое зло, гнездящееся внутри нас. Мы действенно познаем, что Он, Иисус, есть единственный в собственном смысле Спаситель-Бог, и молитва христианская совершается непрестанным призыванием Его Имени:

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий Боже, помилуй нас и мир Твой".

Великий вопрос, ставший трагической проблемой для всего человечества: где подлинное Бытие, и где мираж нашего падшего воображения? Где воистину живая вечность, и где обманчивые притяжения нашего духа к сознаваемым нашим же умом идеям? Является ли принцип персоны-ипостаси ограничительным сам по себе, и следовательно — недостойным и неприложимым к Богу, или воистину именно сей принцип есть образ Живого Абсолюта: АЗ ЕСМЬ СЫЙ? От того или иного решения нашего зависит все наше будущее. Если мы остановимся на мысли, что принцип персоны сам в себе есть лимитативный, то в аскетическом подвиге нашем мы будем делать все, чтобы превзойти в нас самих сие начало. И наоборот: если мы воспримем его как единственно возможный образ Бытия Абсолюта, то в восторге от вливающейся в нас силы мы будем молиться: "Отче наш, Иже еси на небесех..." или: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Отчий, помилуй нас, включи нас в Твою жизнь, исцелив нас от всякого следа убивающего нас греха". Если обетованное нам во Христе чрез воскресение бессмертие есть личное, то никак не захотим мы "совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью. На сие самое и создал нас Бог и дал нам залог Духа" (2 Кор. 5: 4-5).

"Христе Иисусе, восставший из мертвых, помилуй нас".

"Если не уверуете, что это Я (Который открылся Моисею на Синае), то умрете в грехах своих" (Ин. 8, 24); "Авраам... рад был увидеть день Мой; и увидел, и возрадовался" (Ин. 8, 56); "Являлся я Аврааму, Исааку и Иакову (с именем) "Бог всемогущий"; а с именем (Моим) "Иехова" не открылся им" (Исх. 6, 3; ср.: Деян. 7, 2). "...Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне..." (Ин. 5, 46). "И начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании" (Лк. 24, 27). Так в нашей духовной смерти мы утеряли чувство греха, и ныне без Христа и благодати Святого Духа не можем видеть его в себе. Грех же, по существу своему, есть всегда преступление против любви Божией. Возможно такое преступление не иначе, как если "АЗ ЕСМЬ", т. е. Бог Абсолютный, персонален и наши с Ним отношения глубоко персональны. Нет иной веры, религии, где бы так раскрывалась тайна греха. Вот, святой Ефрем Сирин, исполненный Духа Святого, молился: "Даруй ми зрети моя прегрешения"; и все отцы говорили, что видеть свой грех есть нечто большее, чем иметь явления ангелов. Итак, мы, познавая сокровенное от века, в умилении сердца зовем: "Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного, спаси мя, падшего".

"Великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся - во славе" (1 Тим. 3, 16). Все мы — наследники Адама, павшего люциферическим падением. Созданному по образу Божию — идея обожения свойственна, но вопрос стоит о средствах достижения сей цели, сего задания. Если мы тварь, а не Перво и Само-Бытие, то безумно полагать, что мы сможем стать "равными Богу", обходя Его.

Базой нашей жизни — является "явление Бога во плоти". Если неотъемлемо от нас чаяние обожения, то путь к нему чрез усвоение жизни Бога, показавшего нам Себя в нашей форме существования; да, мы должны впитать в себя Его слово, Его Дух; уподобиться Ему во всех наших проявлениях. И чем полнее подобие наше Ему в этом мире, тем полнее и совершеннее наше обожение. Опять ап. Павел говорит: "Соединяющийся (чрез молитву и причащение) с Господом есть един дух с Господом" (1 Кор. 6, 17); и так мы молимся: "Господи Иисусе Христе, Единородный Сыне Отчий, Ты Един упование наше, с Тобою и чрез Тебя приведи нас ко Отцу... помилуй мя, грешного".

Вечная жизнь в недрах Святой Троицы — смысл евангельского зова. Но сие "Царство силою берется, и употребляющие усилия восхищают его" (Мф. 11, 12). Необходимо самопринуждение, потому что "тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Мф. 7, 14). И когда мы, христиане, не соглашаемся идти вместе с теми, что "не находят", потому что не хотят, тогда создаются конфликты; мы становимся неугодными сынами мира сего: такова доля возлюбивших Христа. Когда Господь с нами, тогда все страдания земли кажутся не страшными, потому что с Ним мы перешли от смерти в жизнь. Но неизбежны для нас часы и даже периоды богооставленности: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты оставил Меня?" (Мф. 27, 46). И если при этом мы терпим отвержение со стороны людей, то отчаяние может принять весьма глубокую форму, и мы призываем Его, Того, Кто Сам искушен был, и потому может и искушаемым помочь (Евр. 2, 18).

"Господи Иисусе, спаси мене, утопающаго, яко спасл еси Петра" (Мф. 14, 30).

В подвиге молитвы каждый идет до доступной ему меры. Нелегко найти самого себя: пределы своих сил. Водимые Духом Святым — никогда не перестают осуждать себя, как недостойных Бога. 'В минуты же тяжкого отчаяния они позволяют себе на время отойти от края бездны, где стоят духом, чтобы дать передышку психике и телу, и затем снова идут стоять над пропастью. Но и отдыхает ли он или в периоды покоя — в глубинах сердца всегда остается некая рана, которая не допускает подвижника предаться гордой о себе мысли. Аскетическое смирение становится все более укорененным в душе и как бы уже натурой его. Скорби и болезни — характерны нашему земному шествию. Без этого никто из сынов Адама не устоит в смирении. Претерпевшие же удостоятся дара "Христова смирения" (Мф. 11, 29), о котором старец Силуан говорит, что "оно неописуемо", ибо подлежит иному, высшему плану бытия. Стяжание сего дара возможно чрез постоянную память Христа и молитву к Нему: "Господи, Иисусе Христе, Великий и Святый Боже, Ты Сам научи мя смирению Твоему... молю Тя, помилуй мя грешного".

Итак, только огнем покаяния переплавится наша природа: слезной молитвой убиваются в нас корни страстей: призыванием Имени Иисуса очищается, возрождается и освящается наше естество: "Вы уже очищены чрез слово, которое Я проповедал вам.

Пребудьте во Мне..." (Ин. 15, 3; Ин. 17, 17). И каким образом пребыть? Вам дано Мое Имя, и во Имя Мое Отец даст вам все, чего ни попросите:

"...чего ни попросите от Отца во Имя Мое, Он даст вам" (Ин. 15, 16).

"Господи Иисусе Христе, Единый, воистину безгрешный, помилуй мя, грешного".

Отцы наши наставляют нас молиться Именем Иисуса, не часто меняя формулу. Но, с другой стороны, время от времени это необходимо для обновления внимания, для усиления даже молитвы, когда ум переходит в богословские созерцания или расширяется сердце, чтобы обнять весь мир. Так Именем Христа Иисуса возможно покрывать всякое внутреннее и внешнее событие, таким образом сия дивная молитва становится всеобъемлющей, универсальной, космической.

Архимандрит Софроний “О молитве” Сборник статей. Сатис, СПб, 1994, с.146-184

[1] [2]

Последние добавления