1 июня
Св. Димитрий Донской родился в 1350 году, воспитывался под руководством святителя Алексия Московского. Христианское благочестие святого князя Димитрия сочеталось с его талантом выдающегося государственного деятеля. Он посвятил себя делу объеди-нения русских земель и освобождению Руси от татаро-монгольского ига.
Собирая силы для решающего сражения с полчищами Мамая, св. Димитрий просил благословения у преподобного Сергия Радонежского. Старец воодушевил князя, направил ему в помощь монахов-схимников Александра (Пересвета) и Андрея (Ослябю). За победу на Куликовом поле (между реками Доном и Непрядвой) в день праздника Рождества Пресвятой Богородицы князь Димитрий стал именоваться Донским. Он устроил Успенский монастырь на реке Дубенке и создал храм Рождества Пресвятой Богородицы на могилах павших воинов. Святой Димитрий преставился ко Господу 19 мая 1389 года, был похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля.
Молитва благоверному князю Димитрию Донскому
О святый угодниче Божий, праведне Димитрие! Подвигом добрым подвизався на земли, восприял еси на Небесех венец правды, егоже уготовал есть Господь всем любящим Его. Темже взирающе на святый твой образ, радуемся о преславнем скончании жительства твоего и чтем святую память твою. Ты же, предстоя Престолу Божию, приими моления наша и ко Всемилостивому Богу принеси, о еже простити нам всякое прегрешение и помощи нам стати противу кознем диавольским, да избавльшеся от скорбей, болезней, бед и напастей и всякаго зла, благочестно и праведно поживем в нынешнем веце и сподобимся предстательством твоим, аще и недостойни есмы, видети благая на земли живых, славяще Единаго во святых Своих славимаго Бога, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и во веки веков. Аминь.
Тропарь святому благоверному великому князю Московскому Димитрию Донскому
Тропарь, глас 3
Велика обрете в бедах тя поборника земля Русская, языки побеждающа. Якоже на Доне Мамаеву низложил еси гордыню, на подвиг сей прияв благословение преподобнаго Сергия, тако, княже Димитрие, Христу Богу молися, даровати нам велию милость.
Кондак, глас 2
Подвиги твоими, святе Димитрие, страну нашу Бог сохрани, Давый тебе непобедимую. И ныне, предстателю крепкий, соблюдай молитвами святыми град твой Москву невредим от всех навет вражиих.
Пострадал ок. 100 г., «претерпевше горькия болезни и раны от беззаконных». Святитель Патрикий, епископ города Пруссы (в Вифинии), открыто и смело проповедовал учение Христа Спасителя и обличал заблуждения язычников. За это был взят вместе с тремя пресвитерами Акакием, Менандром и Полиеном и приведен на допрос, после которого все они были усечены мечом.
Принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре. Здесь юный инок ревностно исполнял монашеские труды, занимаясь сверх обыкновенных послушаний переписыванием богослужебных книг. Позд-нее из любви к уединению преподобный Корнилий оставил Белозерскую обитель и в 1497 г. поселился в Комельском лесу, неда-леко от Вологды, где устроил себе келлию, а со временем основал обитель.
Преподобный Корнилий отличался щедростью к бедным, во время голода им был устроен приют для детей на монастырском дворе. Никому не отказывал он и в духовной помощи, и многие приходили к нему получить его благословение, послушать наставлений, посоветоваться с ним о спасении души и получить от него разрешение своих недоумении. Преподобный Корнилий, имея дар прозорливости, проникал в сердце человека, открывал намерения приходивших к нему и предсказывал им будущее.
Мудро управляя обителью, преподобный при каждом удобном случае назидал братию, особенно внушая им послушание, смиренномудрие, непрестанное памятование о Боге, совершенное отчуждение от всего мирского и постоянное ожидание смертного часа. Побуждая всех к трудам и подвигам, он особенно внушал юным избегать праздности, обуздывать свои страсти телесными трудами и беречься всего, что может возмутить покой души. Комельская обитель сделалась рассадником иночества, и великий подвижник своим примером и наставлениями воспитал многих мужей высокой жизни: преподобные Геннадий Любимоградский († 1565г.; память 23 января/5 февраля), Кирилл Новоезерский († 1532 г.; память 4/17 февраля), Иродион Илозерский († 1541 г.; память 28 сентября/ 11 октября), Адриан Пошехонский († 1550 г.; память 5/18 марта), Лаврентий († 1548 г.) и Кассиан († 1537 г.) Комельские (совместная память 16/29 мая).
Предчувствуя приближение своей кончины, преподобный стал жить уединенно, проводя время в посте и молитвах. Скончался в возрасте 82 лет 19 мая 1537 г.
Родом из Пскова. Рано покинув мир, он жаждал строгой иноческой жизни и суровых подвигов. Удалившись к берегам Белого моря, он, влекомый ревностью к проповеданию Евангелия, много здесь потрудился, странствуя среди дремучих лесов из селения в селение, нередко подвергаясь опасности погибнуть от нападения диких зверей или быть убитому последователями язычества. Но Господь хранил праведника, и его апостольская деятельность была плодотворна.
Достигнув небольшого острова Палий (на Онежском озере), преподобный решил поселиться здесь для уединенных подвигов и созерцательной жизни. Он построил на этом острове небольшую хижину и весь отдался отшельнической жизни. Несмотря на уединенность острова, к нему вскоре собралась братия. Были построены церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы и трапезный храм в честь святого пророка Илии. Последние годы жизни преподобный проводил в пещере, в полуверсте от обители, пребывая в постоянной молитве. Свой подвиг святой усугублял ношением тяжелых вериг. Блаженное преставление преподобного совершилось около 1420 г., мощи его были перенесены в храм обители его учеником преподобным Авраамием Палеостровским (XV в.; память 21 августа/ 3 сентября).
Святой, благоверный князь, в иночестве Игнатий. Сын благоверного князя Андрея Васильевича Угличского. Был заключен в темницу дядей своим, великим московским князем Иоанном III Васильевичем, и томился в ней без вины 32 года, подвизаясь в молитве и ею утешаясь в скорбях своих. Чувствуя приближение кончины, принял схиму с именем Игнатий. Скончался 19 мая 1522 г. в возрасте 45 лет. От тела преподобного князя изошло благоухание, наполнившее весь город. Был погребен в обители преподобного Димитрия Прилуцкого.
В миру Стефан, был родом из Казани. С детства отличался строгим постничеством, еще в младенчестве вместо молока матери питался «ячменным и неквасным суслом». Придя в возраст и желая принять иночество, святой посетил Палестину и Константинополь, а вернувшись на родину — Великий Новгород и Соловецкий монастырь. В 1603 г. принял иночество в Шухтомском монастыре (в селе Шухтома в 50 км от Череповца) и стал проводить строгую аскетическую жизнь. Еще при жизни преподобный Сергий прославился многочисленными чудотворениями и имел дар пророчества. Почил святой 19 мая 1609 г.
Пострадал в 303 г. во время гонения императора Максимиана Геркула. За исповедание веры Христовой был схвачен и приведен к правителю города Фивы. По его приказу святого жестоко избили. Страдалец неустанно повторял: «Я все терплю ради надежды на блаженство в будущей жизни». Потом его стали принуждать принести жертву идолам, но святой не согласился. Наконец, он был брошен в огонь и там принял мученическую кончину.
Родом из Парфенитского порта (в Крыму), сын благочестивых родителей, дарованный им по усердной молитве. В 754 г. был избран во епископа Готфии. При захвате страны хазарами вынужден был удалиться в Амастриду, где, прожив богоугодно четыре года, скончался около 790 г., предсказав свою кончину. Прославился чудотворениями.
Священномученик Антоний (в миру Василий Александрович Панкеев) родился 1 января 1892 года в селе Садовом Херсонского уезда Херсонской губернии в семье священника, умершего от тифа в 1919 году. В 1912 году он окончил Одесскую Духовную семинарию по первому разряду и поступил в Киевскую Духовную академию.
В 1915 году между Киевской и Петроградской академиями состоялся обмен студентами, и Василий Панкеев был переведен на 3 курс Петроградской Духовной академии.
10 января 1915 года ректор академии епископ Анастасий (Александров) постриг в иноческий чин выпускников Одесской Духовной семинарии студентов 3 курса академии Василия Панкеева и Владимира Белобабченко с наречением им имен Антония и Феодосия[1]. Совершив постриг, преосвященный ректор обратился к ним с таким словом: «Узкий и скорбный путь предстоит для новой жизни. Жизнь инока есть непрестанный подвиг, постоянная борьба, крест и самопожертвование, старание победить всякие искушения, яже от плоти и от мира во умерщвление тела и обновление духа... Сами родом южане, взирая на житие и подвиги южнорусских подвижников, новых ваших заступников пред престолом Господним, святых Антония и Феодосия, угодников Печерских, следуйте им: они служили Церкви Божией; создатели русского иночества, они воспитали у нас ту крепость христианского духа, без которой наружное иночество легко является и легко исчезает... Вы, пройдя высшую школу богословской науки, с верою и упованием взирая на грядущее, идите всюду и служите людям, уча и просвещая их и ведя ко спасению, — всех обнимая своей христианской любовью, старайтесь быть всем вся, чтобы спасти хотя бы некоторых, жаждущих милости Божией...»
Через неделю иноки Антоний и Феодосий были рукоположены в сан иеродиаконов. В феврале того же года по ходатайству члена Государственной Думы священника Александра Альбицкого, с благословения высокопреосвященного Владимира (Богоявленского), митрополита Петроградского и Ладожского, иеродиаконы Антоний и Феодосий отправились на фронт для совершения богослужений и удовлетворения духовных нужд раненых и больных воинов. Они служили вместе со священником Александром Альбицким в походной церкви одного из четырех оборудованных Всероссийским национальным союзом передовых санитарно-питательных отрядов, находившихся под покровительством Государя.
В мае 1915 года иеродиакон Антоний приехал в Петроград. 24 мая преосвященный Анастасий в храме Рождества Пресвятой Богородицы при Василеостровском городском начальном училище рукоположил его в сан иеромонаха. Сразу же после рукоположения иеромонах Антоний уехал на фронт в качестве настоятеля одной из походных церквей Всероссийского национального союза.
На фронте учебные занятия пришлось оставить, и учебный год оказался пропущенным. Только в 1917 году иеромонах Антоний окончил Петроградскую Духовную академию. 26 января 1917 года за безупречное исполнение пастырских обязанностей на фронте он был удостоен ордена святой Анны 3-й степени. По окончании академии иеромонах Антоний был направлен служить в город Одессу и здесь вскоре был возведен в сан игумена. В Одессе он был преподавателем Духовной семинарии до ее закрытия безбожными властями в 1920 году.
В июне 1923 года обновленческий «митрополит» Евдоким (Мещерский) вызвал его к себе и сказал: «На следующий день будет твоя хиротония». Игумен Антоний растерялся, уступил натиску Евдокима и был хиротонисан обновленческими архиереями во епископа Херсонского, викария Одесской епархии на кафедру, которую занимал в это время его друг, православный епископ Онуфрий (Гагалюк). Обновленческим епископом он был около года. В 1924 году он принес покаяние, и 27 августа Патриарх Тихон с сонмом православных святителей хиротонисал его во епископа Мариупольского, викария Елисаветградской епархии. Викариатством он управлял всего несколько месяцев, а затем был сослан властями в город Харьков. Оказавшись в Харькове, продолжал управлять епархией.
В 1926 году епископ Антоний был арестован и приговорен к трем годам заключения в Соловецкий концлагерь. В 1929 году был приговорен к трем годам ссылки в Енисейск. По ее окончании преосвященный Антоний обратился с просьбой о получении кафедры. Экзарх Украины митрополит Константин (Дьяков) благословил его обратиться к заместителю патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию. Встретившись с митрополитом Сергием в Москве, владыка был назначен им на Белгородскую кафедру,
25 февраля 1935 года епископ Антоний был арестован. Против него лжесвидетелями выступили обновленцы и григорианцы. На допросах, начавшихся сразу после ареста, владыка держался мужественно и на вопросы о его церковной позиции отвечал ясно и недвусмысленно. Следователь спросил, с кем из православных епископов владыка встречался, когда жил в Харькове. Преосвященный Антоний ответил, что хорошо знал и встречался с митрополитом Константином (Дьяковым), архиепископами Борисом (Шипулиным) и Онуфрием (Гагалюком), епископами Стефаном (Андриашенко), Макарием (Кармазиным), Павлом (Кратировым) и Дамаскиным (Цедриком). Все они служили в одной церкви и часто в дни церковных праздников собирались вместе у кого-нибудь в доме. Вопросы, ими обсуждавшиеся, были вопросами церковными, и в частности о расколах — григорианском и лубенском. Ко всем этим фактам церковной жизни у них было единодушно отрицательное отношение, как к направленным во вред церковному единству.
На допросах владыка отказался признавать себя виновным и подписывать лжесвидетельства. Один из лжесвидетелей, Смирнов, запрещенный когда-то епископом Антонием в священнослужении, пытался оговорить архиерея: «Установки мне со стороны Панкеева, как правящего епископа, были даны следующие: вести агитацию среди населения, прихожан, за отторжение Украины от СССР к Германии, вести антиколхозную агитацию и организовать кассу взаимопомощи и сбор средств для ссыльного духовенства».
— Что вы можете показать по существу показаний Смирнова? — спросил следователь у епископа.
— Показания Смирнова отрицаю. Никаких указаний и установок вести контрреволюционную агитацию я не давал. Беседа моя со Смирновым носила исключительно религиозный характер.
1 августа 1935 года сотрудник НКВД объявил епископу, что следствие по его делу закончено. Владыка ответил, что показания против него ложные и он не считает себя ни в коей мере виновным.
20 августа преосвященный Антоний написал заявление прокурору, потребовав, чтобы ему предоставили возможность ознакомиться со следственным делом, так как у него есть обоснованные подозрения, что следователь вносил значительные искажения в записях протоколов допросов подследственных. В конце концов епископу удалось ознакомиться с материалами дела. 10 сентября он направил заявление в Специальную Коллегию Курского областного суда, опровергая все выдвинутые против него обвинения и указывая на нарушения законов, допущенные следователями. В тот же день он отправил второе письмо, где писал: «В дополнение к моему заявлению на имя Специальной Коллегии, в коем я отметил формальные нарушения в отношении следствия... и обвинительного заключения... — считаю необходимым сделать суду Специальной Коллегии, который состоится сегодня, 10/IХ, хотя краткие заявления еще по существу и по содержанию обвинительного заключения...
В дальнейшем буду приводить выдержки из обвинительного заключения и делать на них свои возражения и пояснения, а также фактические поправки.
"В декабре 1933 г. в г. Белгород из ссылки возвратился Панкеев А. А., где получил сан епископа Белгородской епархии. Прибывши в г. Белгород, Панкеев А., будучи сам контрреволюционер, настроенный против существующего строя, как активный последователь "истинно-православной церкви", в целях проведения контрреволюционной работы начал подбирать себе единомышленников из числа контрреволюционного духовенства с разных городов Советского Союза".
Я получил сан епископа не в Белгороде, а в Москве (в 1924 г.). Там же получил от митрополита Сергия назначение (в 1933 г.) в г. Белгород с правами епархиального архиерея в пределах пятнадцати районов, прилегающих к г. Белгороду. В декабре 1933 г. я, по предъявлении своих церковных и гражданских документов в Воронежской областной Культовой Комиссии, был сею последнею зарегистрирован в законном порядке как епископ Белгородской епархии. Основанием считать меня контрреволюционно настроенным, согласно обвинительному заключению, является утверждение, что я активный последователь "истинно-православной церкви" (сторонники коей, появившись в 1927 году, не подчиняются митрополиту Сергию). Это утверждение обвинительного заключения голословно и ни на чем не основано. С 1926 г. и по 1933 г. я находился в лагере и ссылке, т.е. в изоляции, и, таким образом, лишен был возможности принимать участие в церковных делах, а тем более активное. Получив в 1933 г. полное освобождение, я сразу же обратился за назначением к митрополиту Сергию, коему я канонически подчинялся все время, начиная с 1925 г., т.е. еще до лагеря и ссылки. Никаких единомышленников из контрреволюционного духовенства я не подбирал и не приглашал. Обвинительное заключение не указывает ни одного лица и не может указать, так как никого не было из православного духовенства в Белгородской епархии, кто бы не признавал митрополита Сергия, который, как глава Православной Церкви, легализован центральной гражданской властью. Все привлеченные к суду Специальной Коллегии священники, по словам самого обвинительного заключения, ни разу не были судимы за все время существования советской власти... Что касается меня, то я перед лагерем не был ни разу допрошен, и о мотивах моей ссылки мне даже не было объявлено, почему я до сих пор не знаю законной причины заключения меня в лагерь (Соловки) и последовавшей за ним непосредственно ссылки в Сибирь, по окончании коей в 1933 г. Я получил полное освобождение с правом жительства по всему СССР. "В результате в короткий период по приглашению Панкеева в Белгородскую епархию прибыло 15 человек священников".
15 священников было принято мною не в "короткий период", а за все время моего пребывания в г. Белгороде, начиная с декабря 1933 г. Текучесть а кадров духовенства была обычным явлением в церковной жизни, так как приход не является собственностью священника, к которой он был бы прикреплен навсегда. 15 священников за время с 1933 по 1935 г., и притом для 15 районов, из коих состоит Белгородская епархия, — это ничтожное количество. Я не пригласил ни одного священника (а также никого из них не знал раньше, кроме одного). Все они приезжали сами ко мне, что видно из следственного дела. Остается удивляться заведомо ложному утверждению обвинительного заключения. Если эти 15 священников приняты мною, как мои, по выражению обвинительного заключения, "единомышленники", то почему тогда из них привлечено к суду только четверо?!
"Создав таким образом сплоченную группу духовенства, Панкеев повел среди них работу, направленную к проведению сборов денежных средств для оказания помощи репрессированному духовенству... и их семьям".
Я не создавал никакой группы из духовенства. На протяжении всего времени (с 1933 по 1935 г.) одни из духовенства прибывали в епархию, а — другие же выбывали, что является обычным в условиях церковно-епархиальной жизни. Так за означенное время (с 1933 по 1935 г.) выбыло из Белгородской епархии более 20 священников, а прибыло только 15. Но обвинительное заключение почему-то закрывает глаза на это обстоятельство, чем доказывается не только полная несостоятельность утверждения, но односторонность и крайняя предвзятость. Обычным также является поступление от прихожан и духовенства добровольных пожертвований на нужды епархиального епископа и патриархии, ибо деньги необходимы и для существования церковного начальства, и для уплаты ими... налогов. Поэтому гражданским законом и разрешается служителям культа получение от верующих пожертвований на свои нужды. Сборов же на ссыльное духовенство и на их семьи не было, и распоряжений по этому поводу я никаких никому и никогда не давал. В следственном материале нет никаких данных, кроме ложных показаний, подписанных под давлением и угрозами, что установлено переследствием.
"В целях подрыва экономического роста колхозов Панкеев давал указания священникам своей епархии под видом усиления пастырской деятельности среди верующих колхозников проводить контрреволюционную работу, направленную на отрыв колхозников от колхозных работ".
Если я давал, как говорится в обвинительном заключении, указания проводить контрреволюционную работу священникам своей епархии (состоящей из 15 районов), то почему привлечено (и то частично, а не всё) духовенство только Корочанского района (Вильгельмский, Ерошов и Дейнека) и Белгородского района?.. Обвинительное заключение... опирается лишь на лжепоказания благочинного Корочанского района Вильгельмского, как и видно из единственной выдержки. "Обвиняемый Вильгельмский по этому вопросу показывает: "Епископ Антоний Панкеев предлагал усилить для этой цели проповеди путем служения молебнов и акафистов по воскресным и праздничным дням, вести проповеди о святости и значении праздничных дней, при этом имелись в виду главным образом колхозники, которые из-за своих работ плохо посещают церковь". Уже одно бессмысленное и неграмотное выражение — "усилить... проповеди путем служения молебнов и акафистов..." само за себя говорит, т.е, что оно не принадлежит священнику. И действительно, обвиняемый Вильгельмский такого показания не делал и не мог делать, так как никаких предложений об усилении проповеди я никому не давал. В своем заявлении на имя Специальной Коллегии от 10/IХ я уже пояснил, что обвиняемый Вильгельмский подавал прокурору жалобы с просьбой аннулировать его подпись под протоколами персонального следствия, как данную ввиду обмана и насилия, а также с разъяснением, что показания его в первоначальных протоколах искажены следователем до неузнаваемости и, по существу, являются не его, Вильгельмского, показаниями, а показаниями самого следователя. Вот почему по распоряжению прокурора был пересмотр дела в июне, причем Вильгельмский давал показания в том смысле, что я не делал ему никаких предложений об усилении по благочинию пастырской деятельности вообще, и тем более с целью отвлечения колхозников от работ...
"Задания указанного характера Панкеевым давались Смирнову, Ерошову, Вильгельмскому и другим".
Кому это другим, — в следственном деле и обвинительном заключении не сказано. Ерошов, первоначальный протокол коего, написанный его рукой, уничтожен следователем и заменен протоколом с ложными показаниями, написанными рукою следователя, также сделал... в порядке пересмотра, показания, в коих заявил, что никаких распоряжений об усилении пастырской деятельности от меня, как епископа, он не получал. Даже Смирнов, показавший по злобе на меня (за лишение его сана священника) и как раскольник, враждебно настроенный против меня как православного епископа, даже Смирнов в своих путаных, противоречивых и заведомо ложных показаниях заявил, что он отказался принять якобы мое предложение насчет колхозов, так как он боялся ответственности за это перед властью. Даже это половинчатое показание Смирнов ничем доказать не может. В делах Белгородской епархии, кои изъяты у меня при обыске, имеются документы, писанные рукою Смирнова, из коих видно, что он был у меня один раз (еще в начале 1934 г.) и что моя беседа с ним несла исключительно религиозно-церковный характер. Показаний на этот счет других обвиняемых в следственном деле нет. Нет также ни одного свидетельского показания против меня. Нет ни одного факта, а лишь голословные утверждения. Если бы составитель обвинительного заключения не игнорировал моего заявления к протоколу от 22/V и доследственный материал, что он сделал сознательно, то ему не на чем было бы построить обвинение против меня. Что касается моей работы "против мероприятий, проводимых партией и правительством", то ни в обвинительном заключении, ни в следственном деле нет никаких указаний, о каких мероприятиях идет речь. По этому поводу я не был допрошен во время следствия. Голословным и ничем не обоснованным является и утверждение обвинительного заключения, что я "частично признал себя виновным". Напротив, в следственном деле имеются мои письменные неоднократные и настойчивые заявления, что я себя не признаю виновным ни в какой мере. Если в обвинительном заключении под выражением "Панкеев обвиняется в том, что совместно со священниками своего благочиния проводил среди населения организованную контрреволюционную работу, направленную на развал колхозов, против мероприятий, проводимых партией и правительством", если здесь разуметь, что я проводил контрреволюционную работу во всей Белгородской епархии, то почему в таком случае не привлечены в качестве обвиняемых (или хотя бы в качестве свидетелей) все благочинные Белгородской епархии?! Если же разуметь то, как и напечатано в обвинительном заключении, т.е. одно только благочиние из всей епархии (т.е. Корочанское благочиние), то неестественным... было бы проведение мною контрреволюционной работы в одном только Корочанском благочинии, в то время как я являлся епископом над всеми благочиниями Белгородской епархии. Явная неувязка, путаница и бессмыслица! Все это лишь говорит о моей невиновности и неосновательной попытке обвинения доказать обратное.
В заключение еще раз заявляю, что предъявленное мне обвинение отрицаю полностью. Оставляя за собою право делать на суде более подробные словесные пояснения, прошу Специальную Коллегию это мое заявление с краткими письменными пояснениями приобщить к моему делу и протоколу судебного разбирательства».
10 сентября 1935 года в половине двенадцатого утра открылось заседание Специальной Коллегии Курского областного суда. Суд не дал возможности обвиняемым говорить пространно, и подробно написанные объяснения владыки до некоторой степени заменили объяснения в суде. Во время судебного заседания преосвященный Антоний сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю... Я принадлежу к церковному течению, возглавляемому митрополитом Сергием... В Белгородской епархии нет ни одного священника, принадлежащего к группе иосифовцев...»
Вместе с епископом Антонием были арестованы священники Митрофан Вильгельмский, Александр Ерошов, Михаил Дейнека и псаломщик Михаил Вознесенский.
Священномученик Митрофан родился 4 июня 1883 года в городе Ново-Миргороде Херсонской губернии. Отец его, Григорий Вильгельмский, занимался ремесленным промыслом. Митрофан окончил церковно-приходскую школу и с 1911 года стал служить в храме псаломщиком. В 1922 году он был рукоположен в сан диакона, а через год — в сан священника. Служил в храмах Одесской епархии. В 1924 году отец Митрофан был арестован и приговорен к трем месяцам заключения по обвинению в крещении ребенка без справки из загса. В 1928 году он перешел служить в Полтавскую епархию. В феврале 1934 года власти закрыли храм, в котором служил священник, и отец Митрофан написал архиепископу Онуфрию (Гагалюку), которого хорошо знал как ранее управлявшего Одесской епархией, и получил от него благословение ехать к епископу Антонию в Белгородскую епархию. Приехав к владыке, отец Митрофан получил место в храме и вскоре был назначен благочинным.
22 февраля 1935 года НКВД арестовал священника. На допросе отец Митрофан сначала было подписал показания, написанные следователем, но 22 июня дал иные показания, которые следователь вынужден был записать: «Относительно моих показаний, данных мной ранее, имею внести следующие поправки, которые мной обнаружены в результате ознакомления с материалом следствия при окончании следствия, а именно:
В ранее данных мной показаниях при записях неверно сформулировано, что якобы я получал от епископа Панкеева задание производить сбор денег под видом пожертвований на епархию и патриархию для оказания помощи ссыльному духовенству. Поясняю, что этот вопрос при записи моего показания сформулирован немного не так. Я показывал, что я действительно получал распоряжения от епископа Панкеева производить сборы на патриархию и епархию, но о том, что указанные деньги посылаются на оказание помощи ссыльному духовенству, Панкеев мне об этом не говорил и я этого не знал. О том, что эти деньги идут на оказание помощи ссыльному духовенству, это было мое личное предположение. Об этом я иногда верующим, то есть свое предположение, высказывал, но точно я не знал. Неправильно также сформулировано при записи, что якобы я получал от епископа Панкеева задание об усилении пастырской деятельности среди верующих в праздничные и воскресные дни с целью отрыва колхозников от работ и что я такие распоряжения давал священникам своего благочиния. Я действительно от Панкеева получал распоряжения, чтобы усилить пастырскую деятельность, но только в своем приходе, который я лично обслуживал, в городе Короче. В этом распоряжении ничего не говорилось о том, чтобы отрывать колхозников от колхозных работ. Такое распоряжение вызвано было тем, что на меня имелась жалоба от прихожан, что я плохо провожу религиозную деятельность и что я плохой проповедник. Насчет этого Панкеев действительно мне писал о желательности того, чтобы я читал акафисты святителю Иоасафу...»..., Но и этими ответами отец Митрофан остался недоволен и 7 августа направил прокурору заявление, в котором, в частности, писал: «При допросе следователя... мне был задан вопрос, признаю ли я свои показания, данные мною в марте месяце сего года? Я заявил, что не признаю, так как таковые были не правильны и извращены следователем и записаны неправильно, а была лишь моя подпись, которая была подписана мной под нажимом и угрозой следователя. Но следователь в протокол от 25 июня почему-то этого не записал. Второй вопрос мне был задан тем же следователем, почему я не признаю свое показание, записанное следователем 9 мая сего года? Я ему ответил, что я их также не признаю, так как эти показания также являются неправильными, о чем я заявлял следователю в момент записывания этих показаний следователем в протокол. Я говорил следователю, не пишите, потому что это неправильно. Следователь мне ответил, что здесь ничего преступного для вас нет и вы можете на суде отвергнуть это. Подписал я, потому что не желал раздражать следователя, дабы не возник такой же конфликт, как был со следователем, который нанес мне ряд угроз и оскорблений в городе Белгороде, когда я ему заявлял, мое следствие ведется неправильно и мои показания записываются в искаженном виде... Следователь в протоколе от 25 июня сего года записал, что якобы я желал исправить свои ошибки. Это также не верно, не свои ошибки, а ошибки следователя. И так как все дело поступило в Ваше распоряжение, то я поясняю, что свои показания, данные мною в марте месяце, считаю неправильными, так как все показания были извращены следователем... В акте об окончании следствия и ознакомлении со следственным материалом я не записал своих возражений, потому что следователь мне сказал, что будет суд, где вы будете опровергать все неправильности... Еще раз заявляю, что я не показывал при допросе о том, что Панкеев делал мне распоряжения о сборе пожертвований на ссыльных и заключенных и об усилении проповедей с целью отвлечения колхозников от работы, а также не показывал, что я проводил контрреволюционную агитацию или вел какие бы то ни было контрреволюционные разговоры. Ничего подобного я не показывал на допросах, а потому виновным себя не признаю ни в чем».
Во время судебного заседания отец Митрофан отверг возводимые на него обвинения и сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Показание на предварительном следствии неправильно записано. Следователь записывал с моих ответов на черновик, а потом зачитал мне, я был согласен с записанным, а подписал показание, переписанное начисто, которое не читал. Об усилении пастырской деятельности мне никто указаний не давал, и я также никому не давал таких указаний, потому что каждый священник сам знает свои обязанности...»
Священномученик Александр родился 22 ноября 1884 года в селе Чернянка Курской губернии в семье крестьянина Луппа Ерошова. С детства Александр мечтал стать служителем Христовой Церкви. В 1896 году он окончил сельскую школу и уехал в Киев, где долгое время пел в монастырском хоре, и здесь основательно изучил церковный устав и богослужение. В 1911 году он был рукоположен в сан диакона. В 1918 году он окончил пастырские курсы в Харькове и был рукоположен в сан священника. Служил отец Александр на родине, в селе Ольшанка Чернявского уезда. В 1934 году епископ Антоний перевел его в храм села Большая Халань Корочанского района. 22 февраля 1935 года НКВД арестовал священника.
— Скажите, — спросил следователь, — были ли вам указания от своего благочинного Вильгельмского об усилении пастырской деятельности, и в каком направлении?
— Да, были. Указания благочинного Вильгельмского об усилении пастырской деятельности заключались в том, чтобы я усилил свою пастырскую деятельность путем проповеди с амвона по привлечению верующих прихожан к посещению церкви, особенно в воскресные и праздничные дни. Например: вводить общее пение, служить великие вечерни, после которых читать акафисты, и другие меры воздействия. Речь здесь шла, разумеется, о колхозниках, которые в силу своих колхозных работ плохо посещают церковь.
— Выполняли ли вы эти указания и каким путем?
— Да, выполнял. Как пастырь, я воздействовал на верующих колхозников, для того чтобы они усердно посещали церковь, путем усиления службы и проповеди с амвона, то есть так, как мне было предложено епископом Антонием через благочинного Вильгельмского.
Но затем на допросе отец Александр потребовал от следователя, чтобы тот разрешил ему написать все ответы своей рукой. Тот разрешил. Знакомясь со следственным делом, священник не обнаружил этого протокола в деле и просил следователя его показать, на что следователь ответил, что протокол был им уничтожен.
Во время судебного заседания отец Александр сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю... Я свои показания на предварительном следствии подписал, но не читал... Указаний об усилении проповедей и молебнов Вильгельмский мне не давал, он только спрашивал, какая у меня идет служба в церкви, я ему рассказал, что служу вечерни по воскресным и другим праздничным дням. Спрашивал, ведется ли у меня церковное пение, я сказал, что поют любители...»
Священномученик Михаил родился 7 ноября 1894 года в селе Борзна Черниговской губернии в семье сапожника Фомы Дейнеки. Окончил церковно-приходскую школу и затем поступил на курсы псаломщиков при монастыре. С 1917 по 1921 год он служил в храмах Харьковской губернии псаломщиком. В 1921 году Михаил Фомич был рукоположен в сан диакона, а в 1924 году — в сан священника. Служил сначала в Харьковской епархии, а затем по рекомендации архиепископа Курского Онуфрия был принят епископом Антонием в Белгородскую епархию. 22 февраля 1935 года он был арестован.
— Скажите, вы производили сбор денег под видом пожертвований? — спросил следователь.
— Да, производил. Сбор производился особой тарелкой во время службы, — ответил отец Михаил.
— Вы знали, для какой цели производятся эти сборы?
— Со слов епископа Антония и благочинного Вильгельмского я знал, что эти пожертвования идут на патриархию.
После объявления об окончании следствия, в то время, когда все «дело» ввиду отсутствия доказательств вины арестованных епископа и священника было отправлено на доследование, следователь спросил отца Михаила:
— Скажите, подтверждаете ли вы свои ранее данные показания?
— Все свои показания, данные ранее, подтверждаю полностью. Одновременно добавляю, что показания свидетеля... о том, что якобы я в своих проповедях призывал верующих посещать храмы и не ходить на работу, считаю ложным измышлением. На эту тему... я никогда не говорил, и об этом могут подтвердить все верующие...
В судебном заседании отец Михаил сказал, что в предъявленном ему обвинении виновным себя не признает.
Мученик Михаил родился 14 апреля 1900 года в селе Фащеватом Корочанского уезда Курской губернии в семье священника Матфея Вознесенского, убитого безбожниками в 1919 году. Михаил учился в Духовной семинарии в Белгороде, которую не успел окончить из-за происшедшей в 1917 году революции. Затем служил псаломщиком в храмах Белгородской епархии. Был арестован в 1935 году. Михаил Матвеевич был племянником митрополита Литовского Елевферия (Богоявленского). На допросе следователь спросил Михаила Матвеевича:
— С кем вы из родственников переписывались?
— Переписку я вел с братом, с сестрой... и с дядей — митрополитом Литовским Елевферием. Последний в своих письмах выражал желание, чтобы я был с ним, но я считал, что это осуществить невозможно, поэтому не пытался ходатайствовать о выезде за границу.
— О чем вы писали митрополиту Елевферию?!
— Митрополиту Елевферию я писал о своей тяжелой жизни, где и как живут родственники, о его духовных знакомых и о церковном расколе в России.
— А о чем он вам писал?
— Митрополит Елевферий интересовался как живет духовенство, интересовался моей жизнью, спрашивал, как живут родственники и описывал, как он сам живет. На все интересующие его вопросы я ему отвечал.
2 июля 1935 года Михаил Матвеевич написал заявление прокурору Курской области по надзору за органами НКВД. «22 мая сего года, — писал он, — мне было объявлено об окончании следствия по моему делу, и я коротко и бегло был ознакомлен следователем с обвинительным против меня материалом. В то время я уже заболел тяжелою болезнью, продолжавшеюся полтора месяца. Основательно же ознакомиться с этим материалом я мог только по выздоровлении и теперь делаю необходимое Вам заявление. Уже не раз было мне предъявлено обвинение. Его я не могу назвать иначе, как голословным, не основанным ни на каких фактических данных следствия. По существу вопроса я должен коснуться двух основных пунктов обвинения: 1) в агитации вообще и групповой в частности и 2) свидетельских против меня показаний. Прежде всего, где неопровержимые (фактические) данные, прямо документально изобличающие меня в агитации? При всем своем ухищрении и трехмесячных усилиях следователь не мог найти ни одного (в действительности не существующих, а только в болезненном воображении — подозрении обвинения). Полное отсутствие свидетельских показаний в этом отношении красноречиво говорит само за себя в мою пользу. Наоборот, не хвалясь, могу уверенно сказать в свою защиту то, что следователю во время ведения следствия не раз приходилось слышать положительные и лестные обо мне отзывы людей разного рода. Конечно, не в интересах обвинения было помещать их в мое дело, во имя правды с точки зрения справедливости и добра. По ходу следствия (допросов) это было ясно. Если действительно в руках следователя нет никаких данных, уличающих меня в агитации, то за что же я нахожусь под стражею почти пять месяцев? Еще раз категорически, а в то же время искренне заявляю Вам, что совесть моя чиста в этом отношении; я ни в чем не виновен. А между тем во втором предъявленном мне обвинении, по которому я — подчеркиваю это — ни разу не был допрошен, не в первый раз было повторено, так сказать, отвлеченное, не имеющее под собою, по-видимому, никакой почвы обвинение: "Вел систематическую работу пропаганды..." Чего, где, когда, при каких обстоятельствах? — неизвестно. При чтении свидетельских против меня показаний сразу же и невольно бросается в глаза подложность принадлежности их означенным авторам... Ряд навязанных друг на друга обвинений — фраз чудовищных и нелепых по своему содержанию и сущности, обличает в авторе их невменяемого человека, находящегося своим безвольным индивидуумом в полном и безраздельном распоряжении кого-то другого. В мыслях его не видно ни логики, ни тени какого-нибудь творчества, ни даже собственного разума, а единственно чужая воля и определенная цель лица, стоящего за спиною автора. Получается впечатление (в котором я не сомневаюсь как в действительности), что свидетель повторяет чужие слова. Принадлежностью... к церковной ориентации, к которой я не принадлежал, только и можно объяснить их наглую ложь и нелепую клевету против меня. Ввиду этого я вправе просить у Вас очную ставку с обоими свидетелями».
После этого следователь вызвал Михаила Матвеевича на допрос, о чем он подробно затем написал в своем заявлении прокурору: «2 августа сего года я был вызван следователем на допрос для вторичного мне объявления об окончании следствия, а главное, для ознакомления меня со своим делом и не имею ли я желания прибавить какие-нибудь свои замечания к уже имеющимся. Заявлений, весьма для меня важных, было не одно, но следователь не только не дал возможности занести их в протокол, но с криками и нецензурною руганью постарался как можно скорее удалить меня от себя. Обращаясь к Вам, гражданин прокурор, с жалобою на такое незаконное действие следователя, должен заявить и подчеркнуть, что подобное, далеко не корректное ко мне отношение следователя, было в продолжение всего следствия надо мною. Велось оно с пристрастием, а главное, под угрозою. "Паразит!" — "Отщепенец!" — "Тебя надо было давно уже расстрелять!" — вот обычные эпитеты и приемы допроса меня, сопровождавшиеся руганью, криками, топаньем ногами и т. п. Будучи первый раз в жизни на следствии, я был буквально терроризирован и, естественно, давал неверные, может быть, показания. Если раньше не жаловался на такое явное беззаконие следователя, то потому, что, не зная правил судебного следствия, считал этот способ — порядком вещей. Теперь я не могу больше молчать и заявляю свой энергичный протест против такого насилия и издевательства, прося Вас дать свое заключение и вывод из моего заявления».
Во время судебного заседания Михаил Матвеевич не признал себя виновным.
11 сентября 1935 года подсудимым был оглашен приговор: епископ Антоний и благочинный Митрофан Вильгельмский были приговорены к десяти годам лишения свободы; священник Александр Ерошов и псаломщик Михаил Вознесенский — к пяти годам; священник Михаил Дейнека — к трем годам лишения свободы. Все они были отправлены на Дальний Восток, и были заключены в тот же лагерь, где находились архиепископ Курский (Гагалюк) и осужденные вместе с ним священники Виктор Каракулин и Ипполит Красновский.
Священномученик Виктор родился в 1887 году в селе Волоконск Курской губернии в семье псаломщика Константина Каракулина. Был рукоположен в сан священника. Служил в Троицкой церкви в городе Курске. 23 июля 1935 года власти арестовали отца Виктора, тогда же были арестованы архиепископ Курский Онуфрий и другие священники. На следствии отец Виктор не признал себя виновным и отказался подписывать лжесвидетельства против себя и других. Следователи устроили очные ставки со лжесвидетелями, но священник отказался подтвердить их оговоры. 8 декабря 1935 года состоялось закрытое заседание Специальной Коллегии Курского областного суда, выступив на котором, отец Виктор категорично заявил, что не признает себя виновным, что отношения с архиепископом Онуфрием у него были не как с главой контрреволюционной организации, а как с правящим архиереем, и все взаимоотношения имели исключительно церковный характер, и вопросы решались только церковные. 9 декабря 1935 года Специальная Коллегия Курского областного суда приговорила священника к десяти годам заключения, и он был отправлен в Дальневосточный лагерь в Хабаровский край, где оказался вместе с архиепископом Онуфрием и епископом Антонием. Отец Виктор был слабого здоровья, и тяжелая работа в лагере оказалась для него непосильной. Он тяжело заболел и 7 мая 1937 года, в пятницу на светлой седмице, скончался.
Священномученик Ипполит родился в 1883 году в городе Москве в семье священника Николая Красновского. Окончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Был рукоположен в сан священника. Одно время был настоятелем в храме Воскресения на Таганке. 19 сентября 1930 года власти арестовали священника и заключили в Бутырскую тюрьму. Его обвиняли в том, что он поддерживал отношения с широким кругом духовенства, читал сам и хранил в храме рукописную церковную литературу, трактующую вопросы современной церковной жизни. Тройка ОГПУ приговорила священника к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Отец Ипполит был отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. В 1933 году заключение в лагерь заменили ссылкой с прикреплением к определенному месту жительства. Он должен был жить в городе Курске до сентября 1940 года. Отец Ипполит приехал в Курск в 1933 году, вскоре сюда правящим архиереем был назначен архиепископ Онуфрий (Гагалюк), который знал его раньше; он сразу же предоставил ему место священника в храме, и они часто служили вместе. Отец Ипполит заходил в дом к архиепископу, совершал по просьбе владыки молебны и окормлял духовно его мать, монахиню Наталию. Архиепископ и священник были схожих взглядов. Во время отъездов архиепископа Онуфрия в Москву на заседания Священного Синода отец Ипполит вел делопроизводство епархии и старался по мере возможности разрешать вопросы, возникавшие у духовенства. 23 июля 1935 года НКВД арестовал архиепископа Онуфрия и вместе с ним отца Ипполита. Его обвинили в том, что он произносил с амвона антисоветские проповеди.
— Расскажите, какое содержание носили ваши проповеди, — спросил следователь.
— Мои проповеди сводились к объяснению сущности христианской веры, — ответил священник.
— В своих проповедях вы призывали верующих к терпению и не терять надежды на то, что скоро настанет светлое будущее. Признаете ли вы, что в вашем призыве есть контрреволюционный смысл?
— Да, я действительно в своих проповедях говорил о терпении, но это относилось только к личным скорбям верующих, к их личным потерям, борьбе с внутренним грехом... контрреволюционного смысла в моих проповедях не было.
— По своей собственной инициативе вы говорили проповеди или по указанию архиепископа Онуфрия?
— Да, по своей собственной инициативе, так как право произносить проповеди на религиозную тему предоставлено по законам церковным каждому священнику.
— Скажите, гражданин Красновский, какое толкование вами давалось духовенству в связи с опубликованием в печати сообщений о выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда, Москвы и других городов СССР после убийства товарища Кирова?
— Узнав о выселении людей из Ленинграда и других городов после убийства Кирова, я действительно говорил среди своего духовенства, что настало время, когда и нам нужно подготовиться к ссылке, так как такое мероприятие советской власти коснется и нас, духовенства, причем о себе я лично сказал, что я даже рад буду этому, так как это отвечает моему желанию.
— Следствию известно, что вы с прибытием Онуфрия Гагалюка в город Курск установили с ним в целях развития контрреволюционной деятельности связь, каковую поддерживали до момента ареста. Признаете ли вы в этом виновным?
— В своем общении с Гагалюком я развития контрреволюционной деятельности не преследовал и виновным себя в этом не признаю.
— Что вы еще можете показать по вопросу проповеди, произнесенной вами 27 сентября 1934 года, то есть, в частности, говорили ли вы в этой проповеди следующее: «Какие бы ни встречали вас скорби, напасти, а их в жизни очень много, — терпите и терпите: все это нам дается за грехи наши?»
— Да, я это говорил и разумел под этими словами личные скорби людей в их жизни.
— Что вы имели в виду, говоря в некоторых случаях, в частности весной 1935 года, следующие слова: «Где же наши верующие? При таком отношении, совершенно безучастном, безразличном, вполне можно ожидать закрытия всех церквей»?
— Говоря эти слова, я имел в виду слабое посещение церквей со стороны верующих граждан.
Были проведены очные ставки священника с некоторыми лжесвидетелями, но отец Ипполит не согласился подтвердить их слова. После окончания допросов священник написал заявление следователю: «Во всех проповедях я излагал, как показывал, только внутреннюю сторону христианской религии и ни власти, ни строя, ни вообще внешней жизни не касался. К власти советской относился всегда лояльно. Поэтому решительно заявляю: ни к чему антисоветскому... не призывал и не признаю себя виновным».
8-9 декабря 1935 года в Курске состоялось заседание Специальной Коллегии Курского областного суда. Оно было закрытым, но в зале суда присутствовали все обвиняемые и свидетели. Выступая на суде, отец Ипполит сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Никакой группы я не знал, Гагалюка я знаю как приехавшего к нам архиепископа, я познакомился с ним в храме, а потом приходил к нему на квартиру с просьбой послать меня в одну из городских церквей, прием просителей происходил на квартире у Гагалюка, как обыкновенно у всех архиереев. По вопросу моих проповедей мне говорили, чтоб я не задерживал народ, дьякон говорил мне "теперь говорить опасно", я в своих проповедях не касался внешней жизни, я говорил о христианской любви, о страданиях... 27 сентября у нас был праздник Воздвижения, и я говорил проповедь на тему о страданиях Христа, о том, что страдания не озлобляют, а облагораживают душу.
В проповеди о любви я говорил, что любовь — это дар за нашу твердую решимость не потерять веру».
9 декабря 1935 года Специальная Коллегия Курского областного суда приговорила отца Ипполита к десяти годам заключения, и он был отправлен в исправительно-трудовые лагеря в Хабаровский край. Здесь против священника в феврале 1938 года было начато новое «дело».
В феврале 1938 года оперуполномоченный 3-го отдела Дальневосточных лагерей допросил тех заключенных, кто готов был подписать лжесвидетельства против архиереев и других обвиняемых. Допрошенный комендант зоны показал: «Отбывая меру уголовного наказания при Средне-Бельском лагпункте Дальлага НКВД и выполняя обязанность коменданта зоны осужденных по статье 58, 59 УК РСФСР с момента создания последней, то есть с июня месяца 1937 года, мне приходится наблюдать за лагерным населением и видеть, что происходит в среде заключенных. Исходя из этого, я пришел к такому выводу, что все заключенные указанной выше зоны, смыкаясь между собой на почве единства воззрений, сплотились в определенные контрреволюционные группировки разных направлений... персонально в контрреволюционную группу входят следующие лица: Гагалюк А. М., Панкеев А. А. — бывшие архиереи, Богоявленский Г. А., Георгиевский А. П., Вильгельмский М. Г., Красновский И. П. и т.д. Руководящую направляющую роль в этой контрреволюционной группировке играют Гагалюк А. и Панкеев А.... Контрреволюционная деятельность указанной группировки выражается в том, что они, будучи почти все отнесены к группе инвалидов... дезорганизуют производство. Кроме этого... открыто собираются группами в палатке и совершают религиозные обряды, поют молитвы... Такие заключенные из бывших представителей православной церкви, как Гагалюк А. и Панкеев А., имеют большую переписку с внешним миром и очень часто получают из разных городов Советского Союза крупные посылки, которыми делятся с остальными священнослужителями... Попы по воскресеньям надевают подрясники и производят чтение молитв...»
В феврале 1938 года против архиепископа Онуфрия, епископа Антония, священников Ипполита Красновского, Николая Садовского, Митрофана Вильгельмского, Василия Иванова, Николая Кулакова, Максима Богданова, Михаила Дейнеки, Александра Ерошова, Александра Саульского, Павла Попова, Павла Брянцева и псаломщиков Григория Богоявленского и Михаила Вознесенского было начато новое «дело».
Священномученик Николай родился в 1894 году в селе Водопьяново Воронежской губернии в семье священника Александра Садовского. Окончил Воронежскую Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. В 1935 году он был арестован и приговорен к восьми годам заключения.
Священномученик Василий (Василий Андреевич Иванов) родился в 1876 году в городе Старый Оскол Курской губернии в семье портного. Окончил духовное училище и был рукоположен в сан священника. В 1930 году он был арестован и приговорен к десяти годам заключения.
Священномученик Николай (Николай Константинович Кулаков) родился в 1876 году в городе Вольске Вологодской губернии в крестьянской семье. Окончил Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. В 1933 году был арестован и приговорен к пяти годам заключения.
Священномученик Максим (Максим Петрович Богданов) родился в 1883 году в селе Борки Тюменского округа Тобольской губернии в семье рабочего. Окончил три класса сельской школы. До 1924 года Максим Петрович был рабочим. В 1924 году поступил в храм псаломщиком. В 1928 году он был рукоположен в сан священника. После пяти лет служения отец Максим был арестован и приговорен к десяти годам заключения.
Священномученик Александр родился в 1876 году в селе Очесо-Рудня под Гомелем в семье священника Ерофея Саульского. Окончил Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. В 1934 году он был арестован и приговорен к пяти годам заключения.
Священномученик Павел (Павел Ильич Попов) родился в 1890 году в Московской губернии в крестьянской семье. После революции был рукоположен в сан священника и служил в городе Мичуринске Воронежской области. В 1935 году он был арестован и приговорен к пяти годам заключения.
Священномученик Павел (Павел Алексеевич Брянцев) родился в 1889 году в селе Поляново Волховского уезда Санкт-Петербургской губернии. Отец его был псаломщиком. Павел Алексеевич окончил Духовную семинарию и был в 1921 году рукоположен в сан священника. Служил в селе Малино Санкт-Петербургской епархии. В 1933 году он был арестован и приговорен к пяти годам заключения. В 1938 году в лагере против него было начато новое «дело». Отец Павел так же, как и другие, был приговори к расстрелу, но расстрелян не был. Он умер за две недели до исполнения приговора, 13 мая 1938 года.
Мученик Григорий родился в 1883 году в селе Нижне-Матренки Хворостянского уезда Воронежской губернии в семье священника Александра Богоявленского. До революции во время Первой мировой войны служил полковым писарем, после революции — псаломщиком в храме. В 1935 году он был арестован и приговорен к пяти годам заключения.
Никто из них не признал себя виновным и все они отказались подписать лжесвидетельства. В начале марта 1938 года все обвиняемые были перевезены из лагеря в Благовещенскую тюрьму. 17 марта Тройка НКВД приговорила их к расстрелу. 1 июня 1938 года архиепископ Онуфрий (Гагалюк), епископ Антоний (Панкеев), священники Ипполит Красновский, Николай Садовский, Митрофан Вильгельмский, Василий Иванов, Николай Кулаков, Максим Богданов, Михаил Дейнека, Александр Ерошов, Александр Саульский, Павел Попов и псаломщики Григорий Богоявленский и Михаил Вознесенский были расстреляны.
Священномученик Онуфрий, архиепископ Курский и Обоянский (в миру Антоний Максимович Гагалюк) родился 2 апреля 1889 года в Холмской губернии. В 1915 году окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию. 8 января 1923 года был хиротонисан во епископа Елисаветградского («Кировоградского»), викария Одесской епархии. В его недолгое служение в Кривом Роге поистине было торжество Православия. Старые и молодые до отказа наполняли храм, где он служил. Молодёжь забывала развлечения, спешила послушать своего епископа.
Летом 1924 года его арестовали. Народ провожал поезд с арестованным Владыкой с плачем, многие падали ниц. Через год Владыка был назначен епископом Елисаветградским, но в 1927 году снова арестован.
Святитель был известен как борец с обновленчеством. С 1929 года он — епископ Старо-Оскольский, а с 1933 года епископ Курский. 17 января 1934 года возведён в сан архиепископа Курского и Обоянского. С 22 ноября 1935 года находился в ссылке на Урале в Красноярске. 19 мая 1938 года Святитель был расстрелян.
Прославлен как местночтимый святой, согласно решению Священного Синода Украинской Православной Церкви от 8 (22) июня 1993 года. Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.
Сорок дней прошло со дня Воскресения. Все это время Господь пребывал со Своими учениками, уча их Тайнам Небесного Царства. До Воскресения Христа эти тайны были для них непонятны.
Наконец, настало время расставаться. На сороковой день Господь, окруженный учениками, вышел из Иерусалима и направился к Елеонской горе. На прощание Он говорил о чудодейственной силе, которую дает человеку вера. Утешая учеников, скорбевших о разлуке с Учителем, Господь дал обещание в самом скором времени ниспослать им с неба Духа-Утешителя, который поможет им в благовествовании и наставит их во всем.
С простертыми в благословении руками Иисус Христос стал удаляться, возносясь к небесам, пока не скрылся из виду. Ученики же вернулись в Иерусалим и стали проповедовать о Воскресении.
