Отзыв на проект "Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXIв".

Проекты документов «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXIв.» и «Проект научного переиздания Триодей в редакции Комиссии по исправлению богослужебных книг при Святейшем Правительствующем Синоде (1907-1917)»обсуждались в Казанской епархии на различных уровнях: в благочиниях, епархиальном совете и специалистами Казанской духовной семинарии. Определенно, проблема церковнославянского языка в современном богослужении, вне всякого сомнения, является одной из сложных и дискуссионных и, вместе с тем, необычайно актуальных проблем, стоящих перед Русской Православной Церковью. Ее острота заключается в том, что речь идет не только – и даже не столько – о внешней языковой форме, а о соотношении формальной и содержательной стороны литургии, молитвословия, что неразрывно связано с вопросами богословия, литургики и догматики. Кроме того – хотя это на первый взгляд, может быть, и не очевидно – проблема церковнославянского языка тесно связана как с общей языковой культурой, так и с культурным уровнем нации в целом. Все это говорит о том, что данную проблему надо решать предельно осторожно и, учитывая весь комплекс ее взаимосвязей, весь культурно-исторический контекст, в который она вплетена.Следует всецело согласиться с положением о том, что церковнославянский язык вобрал в себя «опыт святых подвижников, обращавшихся к Богу словами церковнославянских молитв» (п. 1 документа «Церковнославянский язык в жизни…») и является, таким образом, церковным и культурным достоянием, которое нужно беречь и хранить в качестве основного богослужебного языка Русской Православной Церкви. Как сама молитва требует от молящегося превосхождения повседневных интересов и концентрации на «едином на потребу» – на встрече с Богом, так и языку молитвы существенно необходимо возвышение над уровнем повседневного употребления.

Верно, однако, и то, что церковнославянский язык русского извода, будучи наследием переводческой деятельности свв. Мефодия и Кирилла, претерпевал на протяжении своей более чем тысячелетней истории различные изменения – как на уровнях системы языка (фонетическом, лексическом, морфологическом), так и на уровне своего текстового воплощения. В связи с этим мы далеки от мнения, что любые изменения и исправления в богослужебных книгах в принципе недопустимы.

Вместе с тем, хотелось бы подчеркнуть особую важность формулировки в п. 3: «Исправления в богослужебные книги должны вноситься с крайней осмотрительностью». Заслуживает внимания идея исправления лексических ошибок и прояснения очевидных темных мест в богослужебных текстах, могущих привести к неверному истолкованию (таких, например, как процитированное в документе выражение «… и спят довольни» из 1Кор.11.30). Отдельные синтаксические решения, однозначно воспроизводящие греческий порядок слов и затемняющие смысл контекста (типа «да не веровавше спасутся»), также нуждаются в прояснении. Однако в связи с синтаксисом следует иметь в виду, что корпус церковнославянских текстов не однороден по своему жанровому составу. То, что уместно, предположим, в отношении синтаксиса Посланий Апостолов как учительных книг, то, как правило, совершенно противопоказано в отношении гимнографических (поэтических) текстов Октоиха, Триодей и Минеи, где инверсия (непрямой, усложненный порядок слов) представляет собой важнейшее средство создания художественности, требуемой жанром. Исправленная в начале XX века Триодь содержит целый ряд печальных примеров уничтожения инверсии, существенно повредившего ритмике и целостности высокохудожественного текста.

Таким образом, понадобится взвешенная работа по выявлению таких «темных мест» в текстах и по выработке критериев для исправления оных. Это потребует многолетних усилий большого экспертного сообщества, в которое должны войти как богословы, литургисты, так и наиболее квалифицированные филологи – историки русского и церковнославянского языка. При этом следует задуматься над созданием основательного  материального обеспечения этой работы – в противном случае мы рискуем получить лишь поверхностные исследования и скороспелые выводы.

В связи с вышесказанным хотелось бы вернуться к вопросу о «понятности» богослужебного текста. Упрощение синтаксиса и лексики не повлечет за собой его большей понятности. Во-первых, проникновению в содержание богослужебных текстов часто препятствует не грамматическая структура, а незнание или недостаточное знание контекста библейских книг и их образной системы, на которой зиждется наше богослужение. Поэтому необходимо не только увеличение числа обучающих пособий и курсов церковнославянского языка, углубление научных исследований (о чем сказано в п. 5 и что можно только приветствовать), но и расширение общепросветительской работы в Церкви. Нам представляется важнейшим родом деятельности в данном проекте деятельность просветительская. При крупных образовательных духовных заведениях необходимо разрабатывать учебные пособия разных форматов для обучения в воскресных школах, для спецкурсов в государственных учебных заведениях, для самостоятельного изучения церковнославянского языка. Эти учебники должны быть дифференцированы по своей целевой направленности и обращаться к разным возрастным аудиториям. Особенно важно издавать пособия для детей. Безусловно, необходимы научные исследования и лексикографическая практика. И, конечно, немалую значимость имеет непосредственная просветительская работа на приходах. Возвращаясь к вопросу о синтаксисе, хотелось бы привести мнение преподавателя Казанской семинарии проф. Николаевой Н.Г.: «Наконец, совершенно недопустимы, по нашему мнению, вмешательства в церковнославянский синтаксис. Общеизвестно, что церковнославянский язык генетически сильно грецизирован (и не только в области синтаксиса!), но эта грецизация была им усвоена как неотъемлемое свойство. Но если лексический состав языка достаточно лабилен, то синтаксический строй является мощным организующим элементом, связующим язык и мысль, это «лицо» языка, и этот элемент должен быть стабилен, - иное приведет к дезорганизации на ментальном уровне. Церковнославянский язык и русский язык имеют общее происхождение, двумя разными системами они стали относительно недавно, поэтому русификация церковнославянского синтаксиса, несмотря на сохранение лексического наполнения, сразу низведет церковнославянский к высокому стилю русского литературного языка, что уже является нарушением основы, провозглашенной в проекте: «Церковнославянский язык является общеупотребительным богослужебным языком Русской Православной Церкви. Он является не только достоянием нашей Поместной Церкви, но и общекультурной ценностью, которую следует беречь и хранить».

Возвращаясь к вопросу о лексике отметим, что любое изменение лексики должно проводиться по веским основаниям и после соответствующей экспертизы и обсуждения (см. выше), допустимым в этом случае считаем использовать только фонды самого славянского языка. При этом мы бы рекомендовали обращаться в поиске эквивалентов к древним переводам с греческого, произведенных в рамках кирилло-мефодиевской школы, поскольку такие переводы, как заметил еще в начале XIX века исследователь славянских переложений Богословия Иоанна ДамаскинаК.Калайдович, более чисты и ясны, чем последующие. Кроме того, пользу могло бы принести обращение к церковнославянскому наследию XVIII века в его лучших образцах – творчеству преп. ПаисияВеличковского, архиепископа Московского Амвросия (Зертис-Каменского) и др. Если опираться на опыт филологических исследований, то надо отметить, что начиная со 2й половины XX века было сделано очень много в области исторической русистики, в том числе в области исследования (древне)церковнославянского языка, - необходимо вобрать этот опыт в обсуждение вопросов современного языка Церкви.

Нельзя также не согласиться с соображением, высказанным в п. 6 документа и касающимся качества исполнения богослужебных текстов, которое,безусловно, нуждается в усовершенствовании, как и акустические условия в храмах. Отчетливое, неспешное чтение и пение, несомненно, будет способствовать пониманию богослужения.