Никон (Пурлевский Николай Александрович) Архиепископ Казанский и Свияжский с 23 мая по 17 декабря 1937 года.

Николай Александрович Пурлевский родился 5 февраля 1886 года в городе Житомире, в семье дворянина, мелкого помещика и чиновника Александра Никитича Пурлевского. Семья была многодетной (пятеро своих детей и трое воспитанников-сирот) и очень религиозной. Детство Николая прошло в Житомире, где его отец служил в Палате государственных имуществ (Житомир был центром Волынской губернии), и в родовом имении Пурлевское Житомирского уезда. Особое влияние на Николая, его братьев и сестер оказала бабушка с отцовской стороны, Мария Ивановна, которая происходила из крепостных и постоянно жила в деревне Пурлевское.

Как и положено было дворянскому сыну, Николай поступил в Житомирскую гимназию, но на дальнейшую жизнь его и брата огромное влияние оказало знакомство со знаменитым архиереем Антонием (Храповицким), который в эти годы был архиепископом Волынским. Антоний бывал в гостях в имении Пурлевское – Александр Никитич к этому времени стал управляющим губернской Палатой государственных имуществ, то есть одним из самых высокопоставленных чиновников губернии. Александр и Николай часто посещали архиерейский дом, где у архиепископа Антония собиралась религиозно настроенная молодежь.

В результате оба брата Пурлевских поступили в Волынскую духовную семинарию, которая находилась в Житомире, а потом и в духовные академии – Александр в Киевскую, а Николай – в Казанскую. Как и большинство воспитанников владыки Антония (Храповицкого), Николай Пурлевский уже в юности выбрал для себя монашеский путь. Он постригся уже на втором курсе, 18 октября 1907 года, с именем Никон. Его сокурсник и тоже будущий казанский архипастырь Иван Иванович (Иоасаф) Удалов принял монашество уже после окончания академии.

На время обучения монаха Никона в академии пришлись последние годы старчества в Казани преподобного Гавриила (Зырянова), многие из студентов академии были его духовными детьми, но посещал ли старца Гавриила инок Никон, к сожалению, неизвестно. 25 мая 1910 года он был рукоположен во иеромонаха и в том же году закончил академию.

 Отец Никон не отличался большими успехами в учебе, был четырнадцатым в списке выпускников, но кандидатское сочинение «Святейший патриарх Никон как церковный деятель» было оценено достаточно высоко. Профессор русской церковной истории Иван Михайлович Покровский в своем отзыве писал: «…нельзя не удивляться трудолюбию автора. По всему видно, что он с особой любовью отнесся к своему делу. Выработав вполне логический план для своего сочинения, он умело воспользовался печатными и частью архивными материалами. Чтобы иметь наглядное представление о Воскресенском монастыре (имеется в виду знаменитый Новый Иерусалим), … наш автор лично изучил этот монастырь на месте; был он и в других местах, где свято хранится память о великом святителе. Все это, взятое вместе, дало возможность отцу Никону составить серьезное исследование о патриархе Никоне. Мы надеемся, что в дополненном и исправленном виде… сочинение …появится в печати»[1]. Доцент иерей Николай Николаевич Писарев поддержал профессора: «от внимания автора не ускользнула ни одна сторона церковной деятельности святейшего патриарха. Отец Никон очень детально, с редким трудолюбием изучил обширную литературу своего вопроса…, добытые данные изложил, за немногими исключениями, правильной и ясной речью, согретой искренней любовью к Церкви»[2]. Правда, и Покровский, и Писарев указывали на излишнюю идеализацию патриарха Никона и его деятельности.

Кандидатское сочинение отца Никона (Пурлевского) сохранилось[3]. Оно действительно свидетельствует о трудолюбии автора, в нем 420 страниц (обычно кандидатские сочинения не превышали трехсот страниц), аккуратно переписанных мелким каллиграфическим почерком, без помарок и ошибок, и 30 иллюстраций. Среди иллюстраций – литографии и фотографии, очевидно, купленные в Ново-Иерусалимском монастыре, и фотографии, лично сделанные Никоном с картин русских художников, на которых изображен патриарх Никон. На литографии скита Новоиерусалиского монастыря, в котором часто жил патриарх Никон, имеется подпись: «В сем скиту мы удостоились служить обедню в день Св. Петра и Павла 29 июня 1909 года и видеть холщовый антиминс времен Алексея Михайловича. Иеромонах Никон»[4].

После окончания академии отец Никон ненадолго вернулся в родные края, один учебный год преподавал в Житомирском духовном училище, следующие два был помощником смотрителя в Кременецком духовном училище той же Волынской епархии. В 1913/14 учебном году отец Никон служил смотрителем Бельского духовного училища Смоленской епархии. 12 августа 1914 года он стал помощником начальника миссионерской семинарии при Григорие-Бизюковском монастыре Херсонской епархии, а 11 ноября 1916 года – инспектором Вифанской духовной семинарии Московской епархии.

Отец Никон участвовал в Поместном соборе 1917 года, после закрытия Вифанской семинарии в начале 1918 года стал наместником Московского Донского монастыря и сотрудником патриарха Тихона. 14 апреля 1920 года Патриарх рукоположил отца Никона во епископа Рыльского, викария Курской епархии, вскоре владыка Никон стал епископом Белгородским, викарием той же епархии. 1 декабря 1920 года ему пришлось пережить тяжелые испытания. Белгородский уездный съезд советов принял решение о вскрытии мощей святителя Иоасафа Белгородского. Михаил Польский со слов очевидцев писал:

«В 1921 году, приблизительно в январе месяце[5], местные газеты Белгорода стали кощунственно писать о мощах святителя Иоасафа, называя их чучелом, набитым соломой … После этих издевательств власти потребовали от Белгородского епископа Никона (Пурлевского), чтобы он всенародно обнаружил «миф» о якобы нетленных мощах. Ворвавшись в Троицкий собор, где почивали мощи святителя Иоасафа, большевики хотели сами, нечестивыми руками, обнажить тело Святителя. Но тут раздался грозный голос епископа Никона: «Потерпите немного и увидите чучело, набитое соломой, я сам его вам покажу». Этим временем владыка облачился и вместе с находившимися там иерархами[6], обливаясь слезами, стал разоблачать Святителя. Снявши нательное белье, вынули святые мощи из гробницы, и владыка, показывая их большевикам, сказал: «Вот наш обман», – и вновь залился слезами. Последовало гробовое молчание. Устыдились ли насильники своих гнусных и напрасных нападок, не известно, но перед ними действительно находилось нетленное тело Святителя, скончавшегося в 1754 году… В тот же день вечером безбожники ворвались в дом владыки и под угрозой револьвера заставили[7] его подписать протокол, что якобы с его согласия мощи Святителя увозятся из Белгорода. Владыка отказался подписать, и один из чекистов ударил его револьвером по голове, сбросил на пол и топтал и бил его ногами. Страдалец пролежал несколько часов без сознания»[8].

В июне 1922 года, после ареста патриарха Тихона, владыка Никон (Пурлевский) оказался среди многих архиереев, уклонившихся в обновленческий раскол, он входил в самозванное Высшее церковное управление, которое в 1923 году назначило его епархиальным Курским епископом.

В 1923 году епископ Никон принимал участие в известном Поместном соборе обновленцев, известном как «разбойничий». Но на соборе он выступил против лишения святителя Тихона патриаршества и не подписал постановлений собора. В марте 1924 года одновременно со многими другими бывшими архиереями-обновленцами епископ Никон принес покаяние перед Патриархом и митрополитом Петром в московском храме Воскресения в Барашах, был принят в сане епископа и возвратился на прежнюю кафедру в Белгород.

Власти не простили владыке Никону отказа от обновленчества. В феврале 1925 года Коллегией ОГПУ он был осужден к двум годам ссылки на Соловецкие острова. Сам владыка Никон на допросе в 1937 году объяснял свое осуждение тем, что он «оказывал сопротивление новообновленческому движению в религии» и виновным в «контрреволюционной пропаганде» себя не приз-нал. Точная позиция владыки в ситуации, возникшей после смерти патриарха Тихона и Декларации заместителя Патриаршего местоблюстителя Сергия, неизвестна, но извест-ное Соловецкое заявление архиереев против митрополита Сергия он не подписывал, хотя и находился в это время на Соловецких островах.

Митрополит Мануил (Лемешевский), находившийся в это же время на Соловках, писал: «Отличительная черта его характера – замкнутость. Она начала развиваться у него еще со студенческой скамьи и окончательно завершилась в дни его архипастырства».

 Очевидно, владыка Никон сохранял верность митрополиту Сергию и после освобождения из ссылки. 3 апреля 1930 года был назначен епископом Прикаспийским и Бакинским, но к месту служения так и не выехал, 24 октября 1930 года стал епископом Ржевским, а 21 марта 1933 года – епископом Вяземским. Фактически, в эти годы он управлял Смоленской епархией. 19 октября 1933 года епископ Никон был переведен в Архангельск, а 3 января 1934 года возведен в сан архиепископа. 23 мая 1937 года он стал архиепископом Казанским и Свияжским, его предшественник владыка Венедикт (Плотников) был арестован еще в феврале.

В период управления владыкой Никоном Казанской епархией Русская Православная Церковь терпела самые жестокие удары: именно, на май-декабрь 1937 года пришлись самые массовые закрытия церквей в сельских районах, аресты и расстрелы духовенства. В самой Казани продолжали действовать только Петропавловский собор, вскоре закрытый, церковь Серафима Саровского, считавшаяся кафедральным собором, церковь Ярославских Чудотворцев на Арском кладбище. Владыка Никон жил в той же квартире на улице Кирпичнозаводской в доме № 6, что и владыки Серафим и Венедикт, в этой же квартире находилось епархиальное управление, в котором не было других сотрудников, кроме самого Никона.

Сам архипастырь по поводу складывающейся ситуации, как было написано в одном из доносов 6 июля 1937 года, говорил духовенству: «Сижу и только отмечаю в списках духовенства: изъят, изъят, и останется ли хоть одна церковь к новому году, сомнительно». Тем не менее владыка Никон расширил богослужения, ввел в Серафимовской церкви чтение архиерейского акафиста, часто выступал с проповедями. Доносчик приводит цитату из проповеди Никона в Петропавловском соборе 2 июля 1937 года: «Вы счастливы, что имеете возможность каждодневно прибегать в своих страстях и радостях к любимому вами Чудотворному образу Казанской Божьей Матери, и дай Бог, чтобы мы с вами еще много лет имели возможность совершать богослужения и молиться у этого образа …, Вы имеете заступницу Мать Царицу Небесную, которая, как любящая мать своих детей, и вас также всегда защитит и сохранит, и дай Бог, чтобы в будущем много-много лет имели возможность совершать богослужения и к Ней прибегать в своих надеждах и скорбях».

Предвидел он и свой очень скорый арест. Основные обвинения, по которым он был осужден, основывались на его высказываниях на своих именинах, 30 ноября 1937 года, которые отмечались в архиерейской квартире и на которых присутствовало все казанское духовенство. Один из протоиереев (не будем называть имени, Бог ему судья) и пересказал на допросе речи архиерея на этом невеселом празднике: «На именинах я, по-видимому, в последний раз, до будущего года навряд ли уцелею, может быть, будем сущие в море далече, но я готов всегда к этому, у меня чемодан приготовлен. Обвинение духовенству в контрреволюции у нас выдуманное, вспоминают то, что уже давно забыто и прощено, делается это все с целью связать духовенство перед выборами, дело дошло до того, что глава Церкви в СССР митрополит Сергий стал обвиняться в шпионаже в пользу Японии. …несколько лет назад жилось как-то легче, а теперь стало гораздо труднее, в будущее теперь загадывать нельзя», «…у нас, архиереев, особенно сильных дел нет, а нас все берут и берут по очереди».

Владыка Никон надеялся, что после 12 декабря (дня выборов в Верховный Совет СССР по новой конституции) «будет легче», в известной мере его предположение сбылось: в конце 1937 года массовые аресты и расстрелы прекратились, но сам владыка Никон стал одной из последних жертв репрессивной машины.

7 декабря 1937 года архиепископ Никон (Пурлевский) был арестован в квартире на улице Кирпичнозаводской. При обыске оказалось, что у него нет никакого личного имущества, кроме Библии, книги по библейской истории и серебряного подстаканника.

Расправа была скорой. 17-20 декабря были проведены допросы духовенства и самого владыки Никона, который отказался признать себя виновным:

« - Вы являетесь руководителем нелегальной контрреволюционной организации церковников тихоновского направления, расскажите об этом.

- Я это отрицаю.

- Вы вели контрреволюционную антисоветскую агитацию, распространяли контрреволюционную клевету по отношению советской власти к религии и духовенству, подтверждаете это?

- Я и сейчас заявляю, что арестован я как архиепископ, арестован в силу своего служебного положения, и если бы я не был архиепископом, то меня бы не арестовали».

Шпионаж в пользу Японии владыке Никону также был приписан, обвинение было основано на его высказывании, «восхваляющем продукцию фашистского государства – Японии»: «Смотрю японскую фотографию митрополита Сергия Японского, так эта фотография не то что советская, бумага хорошая, снимок великолепный».

Уже 25 декабря, всего через девять дней после ареста, решением Тройки НКВД по Татарской АССР архиепископ Никон (Пурлевский) был приговорен к расстрелу, а 9 января 1938 года вместе со многими другими заключенными был расстрелян. Как и почти все убитые в Казани, он был похоронен в общей могиле на Архангельском кладбище. Его брат, епископ Сергачский Фотий, был расстрелян в Нижнем Новгороде шестью днями раньше, 3 января, а сокурсник по академии сщмч. Иоасаф (Удалов) – на 35 дней раньше.

1. Православный собеседник. – Казань, 1912. – Ч. 2. – С. 290.

2. Там же. – С. 293.

3. НАРТ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1461.

4. Там же. – С. 193.

5. Эти события происходили первого декабря 1920 года.

6. Единственным архиереем, присутствовавшим при вскрытии, был сам архиепископ Никон.

7. На самом деле владыка Никон так и не подписал протокол, за что и был избит.

8. Раздорский А.И. Архиереи Курского края XVII-ХХ вв. Краткий биографический справочник. – Курск, 2004. – С. 87.

Епископ Павел (Флеринский Петр Дмитриевич) 1938-1940 гг. 

Андрей (Комаров Анатолий Андреевич) архиепископ Казанский и Чистопольский с 14 октября 1942 года по 8 января 1944 года.

Анатолий Комаров родился 26 июня 1879 года в селе Андросовка Николаевского уезда Самарской губернии (ныне Пугачевский район Саратовской области) в семье священника. Начало его жизненного пути было обычным для мальчика из духовного сословия. В 1894 году он закончил Самарское духовное училище, в 1901 году – Самарскую духовную семинарию. Вскоре он вступил в брак и уже 8 августа 1901 года был рукоположен во священника в село Хворостинино, но вскоре был переведен в родное село Андросовка. В 1903 году скончалась жена отца Анатолия, и в следующем году он поступил в Казанскую духовную академию, которую благополучно закончил кандидатом богословия в 1908 году. Его сокурсником был предшест-венник по Казанской кафедре Афанасий (Малинин), двое других будущих казанских архиереев – Иоасаф (Удалов) и Никон (Пурлевский), были его младшими товарищами, поступившими в академию на два года позже. Кандидатское сочинение отец Анатолий писал по кафедре Священного Писания Ветхого Завета: «Книга Иова и раскрываемое в ней догматическое и нравственное учение»[1].

Как и большинство выпускников академии, имевших сан священника, но не постриженных в монашество, отец Анатолий Комаров был направлен в светские учебные заведения. С 1909 года он был настоятелем храма Новоузенской женской гимназии, законоучителем этой же гимназии и реального училища, город Новоузенск был центром уезда, соседнего с родным для отца Анатолия Николаевским. 1 августа 1913 года он был переведен в Саратовскую первую мужскую гимназию. Его преподавательская деятельность прекратилась в конце 1917 года, когда советским декретом преподавание Закона Божия было прекращено, а в бывшей гимназической церкви, которая стала приходской, отец Анатолий служил до 15 августа 1921 года, когда перешел в Спасо-Преображенскую церковь. В 1923 году он был возведен в сан протоиерея.

Нам неизвестно, какую позицию занимал протоиерей Андрей Комаров в противостоянии тихоновцев и обновленцев в 1922-1923 гг. Но скорее всего, он выступал на стороне патриарха Тихона, потому что уже вскоре после освобождения святитель Тихон вызвал отца Анатолия  в Москву для решения вопроса о его архиерействе. 11 января 1924 года он был пострижен в Донском монастыре, 12 января назначен епископом Балашовским, викарием Саратовской епархии, с пребыванием в городе Саратове. На следующий день состоялась его хиротония, которую совершал патриарх Тихон в сослужении с митрополитом Петром (Полянским) и архиепископом Серафимом (Александровым). 14 января епископ Андрей (Комаров) выехал обратно в Саратов с указом о своем назначении временно управляющим епархией. Саратовский архиепископ Досифей (Протопопов)[2] был одним из немногих архиереев, которые были не назначены на свои кафедры, а избраны прихожанами и духовенством – такие выборы прово-дились в короткий период между Фев-ральской революцией и Поместным со-бором. Владыка Досифей пользовался большой любовью прихожан, и когда в 1922 году он был сослан на три года, то патриарх Тихон оставил кафедру за ним. Епископ Андрей тоже относился к владыке Досифею с любовью и уважением.

Видимо поэтому, когда после возвращения владыки Досифея из ссылки 26 июля 1926 года владыка Андрей был назначен епископом Новоторжским, викарием Тверской епархии, он пробыл там недолго и уже 29 января 1927 года вновь получил назначение в Саратов – викарным епископом Петровским. 12 декабря того же года он стал епископом Вольским, викарием той же Саратовской епархии, 28 октября 1929 года с тем же титулом был назначен временно управляющим Астраханской епархией, а 13 октября 1933 года стал епархиальным Астраханским архиереем, 3 октября 1934 года возведен в сан архиепископа. 27 апреля 1939 года «по прошению» был «временно уволен на покой». Эти прошение и временное увольнение были обусловлены тем, что на территории Астраханской епархии не осталось ни одной действующей церкви.

На покое владыка проживал в Куйбышеве (нынешней Самаре), посещал единственную сохранившуюся в епархии Покровскую церковь. Прихожане, которые не доверяли настоятелю, ходатайствовали о назначении священником архиепископа Андрея, что и сделал Патриарший местоблюститель митрополит Сергий в октябре 1939 года. В эти трагические годы архиереи нередко служили настоятелями или священниками приходских храмов. В большинстве епархий сохранялось по одному-два храма, а официальные назначения епархиальных архиереев привлекали излишнее внимание властей. Обстановка в Покровской церкви была сложной. Настоятель протоиерей Петр Свиридов занимал очень изысканную позицию. На официальные запросы властей о том, «тихоновской» или обновленческой является церковь, отвечал: «смешанной». Второй священник – архиепископ Андрей (Комаров), был «тихоновцем», третий – обновленцем, обновленцем же, вступившим во второй брак, был протодиакон. Сам же отец Петр служил, не поминая ни митрополита Сергия, ни обновленческих архиереев. Только в начале 1941 года архиепископ Андрей стал настоятелем. В 1939-1941 гг. он был единственным служившим архиереем на обширной территории, включавшей Куйбышевскую и Ульяновскую области и Татарскую АССР. Конечно, он не мог реально управлять этими епархиями, но по просьбам верующих разрешал спорные вопросы.

Его бывший «начальник» отец Петр Свиридов примирился с патриархом Сергием, в 1941 году постригся в монашество и позже стал одним из самых высокопоставленных иерархов[3]. Владыка Андрей (Комаров) так и не примирился с ним и даже не здоровался на встречах в Синоде и на поместных соборах. Такое же недоверие он испытывал к митрополиту Борису (Вику), которого знал по Саратову как обновленческого дьякона. Он открыто говорил другим архиереям, что считает архиепископов Питирима и Бориса людьми вредными для Церкви.

С началом Великой Отечественной войны отношение партийных и советских властей к Церкви сразу стало более лояльным, и 12 сентября 1941 года архиепископ Андрей (Комаров) был назначен архиепископом Куйбышевским и Сызранским.

Уже в декабре 1941 года, когда митрополит Сергий находился в эвакуации в Ульяновске, владыка Андрей был назначен на Саратовскую кафедру, но оставался в Куйбышеве, потому что в Саратове не было ни одного действовавшего храма. В это время очень тяжелые события происходили на фронте, а новая политика по отношению к Церкви еще не была четко оформлена, поэтому вопрос о возвращении верующим одной из саратовских церквей решался долго. В августе 1942 года последовал указ о назначении владыки Андрея (Комарова) на Казанскую кафедру, и он собирался срочно выехать в Казань, но в день отъезда пришло известие о передаче Церкви храма и здания в Саратове. Владыка Андрей телеграммой спросил митрополита Сергия, куда ему ехать, и уже через три часа получил краткий ответ: «Саратов». Но в Саратове владыка пробыл недолго. 2 октября 1942 года в соборе состоялась первая служба, а уже 14 октября он получил назначение в Казань с возведением в сан архиепископа (на Саратовскую кафедру в тот же день митрополит Сергий рукоположил в Ульяновске Сергия (Чукова).

Владыка Андрей вскоре прибыл в Казань и уже 12 ноября был зарегистрирован местными органами власти как «служитель культа». В Казани архиепископ Андрей служил в единственной действовавшей церкви Ярославских Чудотворцев на Арском кладбище, несколько раз ездил в Мензелинск, во вторую и последнюю в Татарстане Ильинскую церковь. Время радикальных перемен в церковной жизни еще не наступило.

Но владыка Андрей организовал сбор пожертвований «в пользу обороны страны». По данным Совета народных комиссаров Татарской АССР, в 1942-1943 гг. верующими было передано: в фонд обороны – 316 тысяч рублей день-гами и 120 граммов золота на сумму 318 тысяч рублей, на танковую колонну – 390 тысяч рублей (в 1943 году на средства Русской Православной Церкви была произведена и оснащена всем необ-ходимым танковая колонна имени св. Дмитрия Донского), на больных и раненых воинов – 148 тысяч рублей, в помощь пострадавшим городам – 70 тысяч рублей, на подарки бойцам Красной армии – 16 тысяч рублей. Сам архиепископ Андрей пожертвовал 100 тысяч рублей на постройку самолета, этих денег хватило на производство одного истребителя, а владыка получил личную благодарность Верховного главнокомандующего Сталина.

В декабре 1943 года архиепископ был вызван на сессию Синода и в Казань больше не вернулся. 8 января 1944 года он был назначен архиепископом Днепропетровским и Запорожским и вскоре выехал в Днепропетровск, только 25 октября 1943 года освобожденный и сильно разрушенный во время знаменитой и кровопролитной битвы за Днепр. Под его управлением оказалась совсем другая епархия, где действовало не две, а более двухсот приходских церквей (почти все были открыты во время немецкой оккупации). Именно здесь развернулись организаторские способности архиепископа Андрея. Среди духовенства, большая часть которого была рукоположена или назначена во время оккупации, было много людей весьма сомнительных. Он «просеял сквозь сито церковных правил» все духовенство и выявил не имеющих законного рукоположения. Уволил он и многих из тех, кто был рукоположен по правилам, но не соответствовал священному сану по моральному облику.

Он сумел найти на освобожденные места достойных кандидатов, в том числе вызывал в Днепропетровск многих знакомых ему священников из Саратовской области и Татарии, где количество вновь открытых церквей оставалось небольшим и многие десятки священников, вернувшихся из лагерей и ссылок, оставались «за штатом». По выражению секретаря Днепропетровского епархиального управления В. Трубина, «архиепископ Андрей с архипастырской мудростью украсил храмы не только живописью[4], но и батюшками». В этих вопросах он был принципиален и нажил много врагов. Правда, очевидцы отмечали склонность владыки к скорым и резким решениям: он, бывало, увольнял или наказывал батюшек без личных встреч с ними, на основе докладов и жалоб, но при этом часто и отменял собственные распоряжения, если они оказывались несправедливыми.

С 1950 года владыка тяжело болел, просился на покой. Только с этого времени он стал пользоваться епархиальной машиной и прислугой – до этого он принципиально жил в купленном на собственные средства доме и ездил в собственном автомобиле, который сам водил. Скончался архиепископ Андрей (Комаров) 17 июля 1955 года и был похоронен в ограде, восстановленного им Днепропетровского кафедрального собора.

1. НАРТ. Ф. 10. Оп. 2. Д. 625.

2. Епископ Досифей (Протопопов Дмитрий ) (1866-1942) – с 1909 года епископ Вольский, викарий Саратовской епархии, с 1917 года епархиальный архиерей. В 1930 году уволен на покой, умер в Саратове.

3. Епископ Питирим (Свиридов Петр Петрович) (1887-1963) – с 1941 года епископ Куйбышевский, с 1943 года – Курский и Белгородский, с 1947 года – архиепископ Минский и Белорусский, с 1960 года митрополит Крутицкий и Коломенский.

4. В. Трубин имеет в виду то, что владыка Андрей организовал роспись Днепропетровского кафедрального собора на собственные средства.

Епископ Иларий (Ильин Петр Григорьевич) временно управляющий Казанской епархией с марта 1944 года по 18 февраля 1946 года.

Епископ Иларий (Ильин) не был Казанским епархиальным архиереем, а лишь временно управлял епархией из других городов, но за недолгое время его временного управления в епархии произошли важные события.

Петр Григорьевич Ильин родился в 1869 году в Москве, в семье псаломщика. Официальная версия его биографии, изложенная митрополитом Мануилом (Лемешевским), имеет своим источником некролог[1] и вызывает сомнения[2]. Согласно этой версии, Петр Ильин в 1890 году «закончил Московскую духовную семинарию по первому разряду со званием действительного студента» и был назначен псаломщиком к Никольской церкви в Кожевниках. 8 сентября 1892 года, после вступления в брак, рукоположен во диакона к этой же церкви. 31 марта 1900 года переведен в Антиповскую церковь, 20 мая 1904 года – в Никольскую церковь в Столпах, где и служил до 1911 года. Потом учился на миссионерских курсах и 9 марта 1914 года был, наконец, рукоположен в священника к Космодемьянской церкви в Шубине.

Непонятно, почему отец Петр, закончивший семинарию по первому разряду, то есть отличником, имевшим право поступить на казенный кошт в духовную академию, столько лет служил дьяконом, причем в заурядных и небогатых московских приходах? Нам неизвестны обстоятельства его семейной жизни. Объяснение могло бы состоять в том, что он овдовел вскоре после рукоположения во диакона – а целибатом тогда не рукополагали во священника до 35-40 лет. Но в таком случае ему, отличнику духовной семинарии, не пришлось бы учиться на миссионерских курсах[3]. На самом деле, скорее всего, отец Петр Ильин закончил не семинарию, а духовное училище или лишь первые классы семинарии.

В Шубине отец Петр служил до 1929 года, после закрытия этого храма перешел в Воскресенскую церковь в Овражках (Брюсовский переулок), а после того, как в 1938 году была закрыта и эта церковь, оказался за штатом (согласно официальной версии – по болезни). К этому времени он имел все награды, доступные белому духовенству, включая сан протоиерея, митру и палицу.

С 1941 года протоиерей Петр Ильин служил в храме села Карпово Воскресенского района Московской области. В начале марта 1944 года он был пострижен в монашество, а 5 марта патриархом Сергием был рукоположен во епископа Дмитровского, викария Московской епархии. В это время отцу Иларию было уже 75 лет.

В мае 1944 года он был назначен епископом Ульяновским и Мелекесским. Казанская епархия, в которой действовало всего два храма, к этому времени уже три месяца, после назначения владыки Андрея (Комарова) в Днепропетровск, оставалась без архиерея. Одновременно с назначением на Ульяновскую кафедру преосвященный Иларий был назначен и временно управляющим Казанской епархией. 28 декабря 1945 года он был переведен в Чебоксары, на вновь созданную Чебоксарскую и Чувашскую кафедру, а временно управляющим Казанской епархией оставался до назначения на Казанскую кафедру архиепископа Гермогена (Кожина).

Нам не удалось установить, бывал ли владыка Иларий (Ильин) в Казани во время своего временного управления. Во всяком случае, до 1 апреля 1945 года он здесь не появлялся[4]. Но именно в 1944-1945 гг. в Татарской АССР открылось большое количество церквей. За это время было подано около 40 ходатайств об открытии храмов. Они поступали в Президиум Верховного Совета ТАССР, который передавал их уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви. Уполномоченный Горбачев и был тем человеком, от которого реально зависела судьба ходатайства. Свои заключения он представлял в Совнарком ТАССР. Если Горбачев считал, что ходатайство «заслуживает удовлетворения», то в Совнаркоме ТАССР отзыв Горбачева перепечатывали заново, и за новой подписью председателя или заместителя Совнаркома отправляли в Совет по делам Русской Православной Церкви. На своих заседаниях Совет принимал решения. Правда, окончательной инстанцией был Совнарком РСФСР, но это была лишь формальность: Совет по делам РПЦ официально информировал власти ТАССР о разрешении передать храм еще до утверждения в СНК РСФСР.

Постановлением Совета по делам Русской Православной Церкви от 17 ноября 1944 года было разрешено открыть кладбищенскую церковь в городе Чистополе, постановлением от 14 апреля 1945 года – Казанско-Богородицкую церковь в селе Царицыно (ныне в Советском районе города Казани), Преображенскую церковь в селе Биляр-Озеро (ныне Нурлатского района), Смоленско-Богородицкую церковь в селе Аркатово Пестречинского района, Спасо-Преображенскую церковь в селе Большие Кабаны (ныне Лаишевского района), Казанско-Богородицкую церковь в селе Большое Фролово Буинского района.

Постановлением от 27 июля 1945 года разрешено открыть Тихвинско-Богородицкую церковь в селе Тюрнясево (ныне Октябрьского района), Петропавловскую церковь в селе Гари (ныне в черте города Зеленодольска).

Постановлением от 29 октября 1945 года разрешено открыть кладбищенскую Ксенинскую церковь в городе Мамадыше, Троицкую церковь в с. Ново-Мордово Куйбышевского района, Иоанно-Предтеченскую церковь в селе Костенеево (ныне Елабужского района).

Таким образом, к концу 1945 года действовало уже 14 приходских храмов. Владыке Иларию не пришлось рукополагать для них священников – все духо-венство составили те, кто был «за штатом» из-за отсутствия храмов. Большинство из них прошли через лагеря и ссылки. Временно управляющий епархией только назначал своими указами священников, предложенных вновь созданными церковными советами, причем в тяжелое военное и послевоенное время, когда поездки в Ульяновск и Чебоксары представляли немало сложностей, эти указы следовали даже без встречи кандидата с архиереем, и ходатайст-ва церковных советов, и указы временно управляющего епархией посылались почтой.

После освобождения от временного управления Казанской епархией владыка Иларий (Ильин) продолжал управлять Чувашской и Чебоксарской епархией, 22 февраля 1950 года он был возведен в сан архиепископа, скончался 14 апреля 1951 года, на 82-м году жизни. Похороны состоялись 18 апреля, на них прибыл казанский архиепископ Сергий (Королев). Владыка Иларий был похоронен в кафедральном Введенском соборе Чебоксар, у северной стены.

1. Журнал Московской патриахии. – М., 1951. – № 7. – С. 55-56.

2. Речь, разумеется, не идет о сознательном обмане со стороны владыки Илария. Очевидно, это просто недоразумение. Владыка Мануил (Лемешевский) занялся своим трудом уже после смерти владыки Илария и пользовался «казенными» источниками.

3. Московские миссионерские курсы, созданные в 1906 году, были аналогичны Казанским. На них два года обучали лиц с общим средним образованием или с незаконченным духовным.

4. ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1 Д. 20. Л. 127.

Гермоген (Кожин Василий Иванович) епископ Казанский и Чистопольский с 18 февраля 1946 года, архиепископ с 1948 года по 14 октября 1949 года.