Архитектура для Бога

«Господь Бог — главный инженер проекта!»

— Анатолий Михайлович, что в культурном плане даёт городу храм — что даёт он облику города Казани?

— Кирпич и люди, которые здесь работают на строительстве — они для меня как кисточка и краски. И даже белить эти кирпичные стены мы будем особенным образом — так, чтобы всё выглядело, словно стены нового храма пришли к нам из XVI века.

Нам бы хотелось, чтоб на контрасте с современными зданиями церковь не потерялась. Вот в Москве на Калининском проспекте стоит старинный храм Симеона Столпника, но соседство его с проспектом и новыми высотными монстрами выглядит, как насмешка, как издевательство над архитектурой церкви. А мы хотим, чтобы здесь, в этом районе Казани, среди индустриального строительства, храм наш стал кусочком Православия, который имеет глубокие корни, и который в душе каждого человека найдёт отклик.

— Это Ваш новый проект? Или есть прототип среди старинных храмов России?

— Это будет традиционный православный храм. Толщина стен 1 метр 80 сантиметров, и 44 метра в длину. Такой же храм, только освящённый в честь Серафима Саровского, я построил в Йошкар-Оле. Митрополит Иоанн тогда сказал мне, чтобы не было никаких излишеств, новшеств, никакого железобетона или монолита — только кирпич. Владыка Иоанн дал мне книгу позапрошлого века о проектировке и постройке храмов. И мы оттуда взяли старинные расчеты за основу. Но здесь мы попытались адаптировать проект под новое место, ведь тот храм в Марий Эл находится среди деревьев, в тихом месте, рядом с ним роща… А здесь жилые коробки, и место оживлённое, и чтобы храму среди домов и этого движения не потеряться, я попытался и зданию дать как бы движение — храм будет трёхступенчатым.

— До этого храма Вы ведь ещё строили церкви в Йошкар-Оле? С чего же Вы начали церковное строительство?

— В Марий Эл мы построили и провели реконструкцию трёх храмов. До этого я работал на гражданском строительстве. А началось всё с того, что в Йошкар-Оле на кладбище стояла полуразрушенная Тихвинская церковь. Колокольня её была снесена, центральная часть повреждена (там была обыкновенная крыша — «лишь бы не капало»), а в абсиде (в алтарной части) вообще был когда-то туалет, и трудно было себе представить большее осквернение. И как-то раз прохожу я мимо этого храма, и вижу: летит птица и вдруг врезается в окно церкви (словно рвалась она внутрь — так мне тогда показалось). И как-то задумался я. А уже через месяц-полтора один батюшка нам сказал: «Нужно восстанавливать кладбищенскую церковь». Священник отдал храм в наши руки. Но мы по своей гордости и самоуверенности решили эту церковь сделать «лучше», чем она была задумана древними мастерами — мы думали: «Ну что там могли построить прежние малограмотные строители?!». И вот, вдохновлённые Петропавловским собором Петербурга, мы с моим коллегой слепили макет в петербургском стиле, с такой же устремлённостью вверх — полную отсебятину. И начали строить. Но, слава Богу, общество охраны памятников не дало нам завершить работу. В результате храм был восстановлен в том виде, в каком он был задуман — в русско-византийском стиле. Раньше ведь не гнались за помпезностью, как мы. Нам ужасно всё это тогда не нравилось — что отступили от нашего первоначального эклектичного проекта. Но уже потом я заметил, что в старинных православных церквях очень много своей красоты и правды.

— Почему Вы строите храм такой сложной архитектуры — почему не взяли более простой проект?

— Понимаете, в душе хотелось, чтобы человек невоцерковлённый, проходя мимо и видя этот храм, хотел сюда зайти, чтобы у человека появился интерес. Это как бы начало миссионерства. Во-вторых, это место где собираются для молитвы. И если храм правильно построен, то это очень помогает молитве.

— Есть ли у Вас чувство связи с зодчими древних времён?

— Иногда жалею, что я родился не в те времена. Тогда, по-моему, строители храмов были счастливыми людьми: они строили, и их понимали. А тут ты один, да бригада строителей, да батюшка, да хорошо, что есть благотворитель! Поддержки людей не хватает иногда. Но (наверное это наглость, простите) я чувствую себя Леонардо Да Винчи, который рисует кирпичами на холсте этого города. Потому что, если как попало, неумело положить этот кирпич, то он и будет торчать здесь неумело и неправильно. А если его положить по хорошему проекту, да ещё умелой рукой, то храм будет стоять здесь, как монолит. Я понял одно: архитектура древних — это борьба с тяжестью. И я думаю, что пройдёт время, и все сегодняшние современные постройки будут как-то меняться вместе с этим временем, а храм, выполненный в древних традициях, останется вечно молодым. И ещё, знаете, я думаю о вечности: когда-нибудь меня не будет, а храм будет стоять, и за каждой Литургией нас (и архитектора, и благотворителя, который нам помогал строить) будут поминать — для меня это важно, ведь в этом ещё и моя возможность спастись. Это очень греет. Когда я сюда пришёл, то чувствовал себя кем-то великим, мне казалось, что меня на руках должны носить. Но со временем пришло понимание, что я ведь вошь — не достоин я этого всего, и слава Богу, Он попускает мне строить вот этот храм.

— С какими проблемами вы сталкивались при строительстве храмов, и как вы с ними справляетесь?

— Проблемы были. В Йошкар-Оле, например, храм строили — всё проектировали профессионалы (кандидаты и доктора наук даже), но не было у нас главного инженера. Меня спрашивали: «Кто у вас главный инженер проекта? Вот ты строишь, людей привлекаешь, а кто инженер?» А я им говорю: «Господь Бог главный инженер проекта!». Так всё и получалось: люди хотели строить, каждый понемногу делал своё дело, и всё получалось. И чувствуется, что Господь помогает. И вот мы строим, и причащаемся, строим и сами воцерковляемся.