Позавчера в молодости

Цветы больше не пахли. Их осталось не много. Они пережили целых два дня в холодном подземном переходе, элегантно втягивая своими яркими лепестками дымы случайных сигарет, запахи кофе, измятых купюр и растворимого супа, разговоры о грядущей войне, красоте и косметике, и вот совершенно потеряли запах.

Время близилось к первому часу дня, и город, по обычаю окончив свои важные дела, беседы, мысли и наслаждения, спешно отходил ко сну. Обычно в это время на улицах уже было пустынно, и солнце светило неведомо для чего — все спали.

— Добрых снов, подруги… — сказала всем остальным цветам самая старая лилия по имени Валентина —  Желаю каждой из нас во сне вырасти высоко-высоко — так, чтобы дотянуться уже до прекрасного потолка, куда не зря, наверное, устремлялся наш чудесный запах в лучшие наши дни!

— Да, мать, стареем… — протянула какая-то гербера в ответ, и добавила — курить охота…

 — А помните ту метёлку, которая стояла раньше вон в том в углу? — вдруг встрепенулась, уже задремавшая было, Валентина и стала говорить быстро-быстро — Давным-давно в молодости (кажется, позавчера) я сумела поговорить с ней! Вы знаете, она вся была связана из тополиных прутьев. И вот эти прутья рассказывали, что там выше потолка есть какое-то такое… которое теплее и выше нашей лампочки! И ещё они очень подробно рассказывали о том, как медленно можно прорасти (вы не поверите) сквозь потолок, и оказаться там… я уж не знаю где… но, говорят, можно!

— Ладно, бабуль, спи уже. Я, лично, сегодня почему-то верю вон в тот чёрный пакет и вон в ту бетонную урну, куда нас всех положат уже совсем скоро. Мы видели, как уходили до нас другие: одни были прекрасны, и их уносили эти ужасные люди (не думаю, что в лучшую жизнь); другие (как мы) были попроще, и за это оказывались в пакете. Вот и всё — бесстрастно проговорила синяя хризантема, при каждом слове роняя на пол искусственные блёстки-звёздочки со своих лепестков.

В этот момент сонная продавщица, долго смотревшая на нераспроданные цветы, сгребла их в охапку и собралась уже положить в мусорный мешок, как вдруг…

— Сколько стоят эти лилии?  — спросил, неизвестно откуда взявшийся, молодой человек. — Они не продаются уже. Они старые. Я их выкидывать собралась — ответила продавщица.

— Так отдайте их мне — улыбнулся парень.

— Пффф, да пожалуйста… — проговорила женщина, даже не глядя на лицо покупателя…

Впервые в жизни Валентина очутилась в руках. И вот они с незнакомцем пошли по освещённому тусклым светом переходу, шлёпая по лужам, шурша битым кафелем, уходя всё дальше и дальше от родного киоска. Вот они поравнялись со знаменитой урной, за которой Валентина неожиданно увидела сломанную пополам метлу и вокруг неё россыпь измятых тополиных прутьев.

— Эй, молодые люди, а меня вот несут куда-то! — воскликнула на ходу старая лилия, но мёртвые прутья не ответили ей.

Они вышли на широкую лестницу, ведущую наверх. Незнакомец прислонился к стене и прислушался. Было тихо и ветрено. Он внимательно посмотрел на цветок, аккуратно спрятал его под своим длинным плащом (так, чтобы лепестки были снаружи и касались воздуха) и начал подниматься по ступеням…

Город спал там, где остановился — в редких автомобилях у обочин, откинувшись в креслах офисов, но чаще, конечно — в домах и квартирах. Город спал честно и аккуратно, и поэтому одинокий прохожий шёл по совершенно безлюдным аллеям, проспектам, проходил через сквозные подъезды, шёл грязными апрельскими пустырями к окраине. Он шёл очень-очень долго, ведь город был огромен. Он шёл быстро, и лилия, потеряв дар речи, смотрела по сторонам, думая только о том, как бы не растерять на такой скорости свои хрупкие лепестки.

Когда уже начало смеркаться, они вошли в лес. Но лилия не знала что такое лес. Вокруг них шумели сосны заброшенного парка. Но лилия не знала что такое сосновый шум на ветру. Они шли под еле слышные звуки посыпающейся природы. Они уходили в чащу, всё дальше. И вот подошли к резной ограде. Скрипнула старая калитка…

Здесь было тепло и пахло ожиданием. Горели свечи; прихожан было не много, но все, как видно, были знакомы друг другу. Молодой человек поклонился каждому и попросил у какой-то старушки вазу с водой…

Где-то поблизости отзвонили колокола. Люди запели. Радостная Тайна переполнила богослужебные книги, и полилась в мир через края переплётов. За окнами топталась посланная в погоню за беглым цветком глубокая холодная ночь, но её не впустили привратники. А в это время забывшая сон лилия по имени Валентина стояла в мерцающем хрустале посредине последнего городского храма возле праздничной иконы Благовещения, удивлённо глядя на свой нестареющий юный портрет в руках архангела Гавриила.