На месте явления чудотворной Казанской иконы Божией Матери

Доселе самое место явления Казанской святыни было сокрыто от взоров православных христиан под тяжелыми сводами соборного, холодного храма Казанского женского монастыря. Многие из православных, в течение целых столетий, не могли созерцать этого святого места. А теперь после 20 апреля 1913 года, со дня освящения храма и часовни на месте явления Казанской иконы Божией Матери, место явления Чудотворной иконы Божией Матери открыто для каждого верующего. Казанская женская обитель может теперь во всеуслышание сказать: прииди и виждь.

Мне хотелось бы поделиться с читателями теми думами, теми чувствами, какие зародились во мне от первого посещения и созерцания только что освященных храма и часовни. В моих, личных переживаниях у святого места какого-либо ценного материала для истории не будет конечно. Но я глубоко буду рад, если и грядущий посетитель разделит со мной «у места явления» те же чувства, какие пережил и я. А впрочем, при желании, в моих последующих строках найдется, может быть, и маленькая крупица с ценностью исторической.

25 апреля 1913 года я имел возможность сходить в Казанский женский монастырь и осмотреть «храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы и часовню на месте явления Казанской иконы Божией Матери, освященных в память Царствования Дома Романовых при державе Императора Александра II-го, в присутствии Ея Императорскаго Высочества Великой Княгини Елизаветы Феодоровны 20 апреля 1913 года»¹. Как памятник юбилейный, эти храм и часовня являются достойным отзвуком того юбилейного года, который пережила Россия. Но меня, случайного созерцателя этого юбилейного памятника, дивная картина всего виденного перенесла и в более глубокий, ранний период Русской истории, чем знаменательный для России 1613 год. Находясь под глубокими и тяжелыми сводами монастырского, соборного храма, стоя в том подземелье, где устроены храм и часовня, я как то невольно перенесся своею мыслью к тому историческому году, когда была обретена святая чудотворная икона Казанской Божией Матери. Преклонив свою главу «у места явления», я совершенно забыл минувшие века и все бывшее в них, и как-то инстинктивно воскликнул: вот это святое место, где была обретена святыня; вот она, эта святыня: она тут, тут; как это было 8 июля 1579 года. Так сильно, так чарующе то впечатление, которое производит на посетителя храм и особенно часовня, устроенная на месте явления Казанской святыни. И это не мое только личное чувство. Нет. Оно присуще и другим паломникам «к месту явления». Не далее, как в этот же день, я встретил одних благочестивых супругов, которые чрез несколько минут после меня были «на месте явления». И они в один голос сказали мне: «батюшка! святая икона тут, на месте ее явления; никто ее не воровал, и никто украсть не мог; сердцем своим мы чувствовали, что она тут, на месте ее явления, когда мы были там; верой своей веруем, что она там и этой веры никому не украсть у нас, ничем не вырвать из нас». Настроение этих благочестивых паломников было понятно мне, так как и я, не многим раньше их, прочувствовал тоже самое. И когда сказал им, что сегодня же был там и я, где и они, то и мои собеседники поняли и меня... Дай же Бог, чтобы паломников к «месту явления» не покидала эта вера в то, что Матерь Божия с ними всегда, ныне и присно, и во веки веков. А Казанская женская обитель пусть гостеприимно отворит врата новоосвященных храма и часовни и с любовью скажет каждому богомольцу: прииди и вижд.

А Чайкин?! Его святотатственный поступок с иконой Казанской Божией Матери? Разве его можно забыть? Разве это не исторический факт? Вся Казань была свидетелем этого грустного события. И свидетелям всего бывшего не забыть этого.

Вот об этом-то Чайкине, о своей личной беседе с ним, я и хочу теперь сказать то, что не лишено некоторой исторической ценности. Чайкин на минуту вспомнился мне еще там, у «места явления» святой иконы. Но при созерцании часовни у места явления, я, под чарующим впечатлением всего виденного, как то скоро забыл про него. А теперь образ его снова выступает предо мной. И выступает, именно, в другом подземелье, где я встретился с ним, а не в том, где был 25 апреля.

Чайкина, как известно, вместе с его воровской компанией судили в Казанском Окружном Суде. Целых три дня продолжалось это заседание Суда. По поручению покойного Казанского архиепископа Димитрия (Ковальницкого) в зале заседаний Суда присутствовал п я. С возможным вниманием выслушивал я весь ход судебного процесса. И чем ближе процесс подходил к своему концу, тем дальше как будто бы отодвигалась искомая истина. Все слушатели с напряженным вниманием ожидали последнего, заключительного слова Председателя Суда, руководившего заседанием Суда. Покойный Сергей Викторович Дьяченко со свойственным ему мастерством сказал свою заключительную речь и со слезами на глазах, дрожащим от внутреннего волнения голосом закончил: Суд честно исполнил свое дело. Но пропавшей иконы мы все же не нашли. Здесь мы бессильны....

Коронный Суд после этой речи удалился в свой кабинет. Суд Присяжных направился для совещания. Все подсудимые, в сопровождении конвоя, были удалены в арестантские помещения.

Слова господина Председателя Суда о том, что святая икона все же не найдена, хотя преступники и на лицо, как-то больно отозвались в моем сердце. И я решился беспокоить господина Председателя Суда следующей просьбой: «теперь судебный процесс закончен. Суд Присяжных удалился на совещание, дабы вынести свой приговор; разрешите мне, как священнику, побеседовать с Чайкиным наедине; может быть он теперь и откроет настоящую правду, скажет ясно: где же украденная икона»? Господин Председатель любезно разрешил мне свидание с подсудимым Чайкиным. И я, сопровождаемый приставом Суда, спустился в подземелье, в котором, в одиночной камере, взаперти, сидел скованный Чайкин. У камеры, с окошечком в двери, стоял конвойный часовой и караулил Чайкина. По распоряжению пристава конвойный отпер дверь камеры и впустил меня к Чайкину, заперев дверь камеры снаружи. Какая-то жуть охватила меня тогда, когда я очутился с Чайкиным один на один в камере. Чайкин лежал в это время на скамейке и самыми диким взглядом смотрел на меня. Видом своим он напоминал мне волченка, загнанного на псарню и затравленного псами. Мне как то невольно подумалось в это время: бросится этот зверь на меня и сейчас же задушит... Но Чайкин лежал спокойно. Когда я несколько поуспокоился от гнетущего впечатления, произведенного на меня всей обстановкой этого необычного свидания, то обратился к Чайкину с следующими словами: «судоговорение теперь закончилось, господа Присяжные Судьи совещаются о том, какой приговор вам вынести. Доселе от ваших показаний во многом могла зависеть ваша судьба; до некоторой степени вы имели может быть основание скрывать настоящую правду, дабы не ухудшать свою судьбу. А теперь, когда судоговорение закончилось, когда от вашей откровенности нисколько не будет зависеть приговор господ Присяжных Судей, вам ничто не мешает сказать истину. Скажите мне здесь, наедине: где святая икона, в краже которой вас обвиняют? Цела она, как некоторые думают? Или же сожжена, как утверждают другие?»

Чайкин по началу отмалчивался, ничего не хотел говорить. А потом, когда я еще раз выяснил ему всю безвредность для его судьбы откровенного признания, он сказал мне вот что: «я и сам не знаю, где теперь эта икона». Неужели так, спросил я его? «Да, отвечал он, теперь не знаю». Так и не узнаете, продолжал я спрашивать его? «Нет, говорил он, узнаю, когда буду в сообществе с подобными себе». А узнаем ли мы, жители Казани, о судьбе нашей святыни? Чайкин на это ответил: «узнаете и вы; я напишу вам, когда узнаю сам».

На этом свидание беседа моя с Чайкиным и закончились. Я ушел из подземелья и вернулся в зал судебного заседания, дабы выслушать судебный приговор.

Не слышал и не знаю, чтобы Чайкин впоследствии сообщил кому о судьбе похищенной святыни. Но 25 апреля 1913 года, когда я стоял у «места явления» иконы Казанской Божией Матери, мне невольно припомнились слова Чайкина: «узнаете и вы, когда узнаю я». Мне в этот момент подумалось так: наконец-то я узнать, где эта сокрытая святыня! Дождался обещанного ответа. Правда, узнать все это не видением, а верой. Но благодарю Бога и за это.

Священник Воскресенской церкви города Казани Порфирий Руфимский