Что такое «жить» жизнь, или Как взять всё, что мы любим, в Вечность

Вот жил и страдал человек, а после него — только лопухи на могиле. Ну хотя нет, Базарову мы верить не будем, не лопухи. Что-то получше останется. Как поёт Баста, «когда меня не станет, я буду петь голосами своих детей». Хотя дети тоже — на земле, а сами мы куда?

Бог с нами, попадём в вечность. Там времени нет. Но неужели всё то, что было в жизни, исчезнет, растворится, как вода в песке? Неужели ничего мы с собой не возьмём от этой жизни, кроме научившегося покаянию сердца? Не возьмём первого полёта на качелях, обручального кольца, маминой улыбки, осеннего садика позади деревенского дома?

Вопросы эти не предполагают исчерпывающего ответа, ведь будущее мы пока видим, как бы сквозь мутное стекло. Но то тут, то там, на какие-то проблески мы натолкнуться можем. Вот взять книжку Рэя Брэдбери — она ведь тоже о загадке времени! Там так и написано: «Время — престранная штука, а жизнь — и еще того удивительней».

Детство, как влюблённость, или Зачем Брэдбери написал своё «Вино из одуванчиков»

Главная метафора произведения — вино из одуванчиков — как раз на тему времени. Герои повести каждый день лета закупоривают в зелёные бутылки, прячут в погреб, чтобы потом достать это пойманное время и вновь вернуться в него.

«…Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…»

Протянуть руку и вернуться в прошлое — это ли не потаённая мечта человека? Разве нет у нас в жизни счастливых моментов, которые хочется навсегда сохранить? Но увы, всё какие-то суррогаты остаются: бутылки с вином, альбомы с фотографиями, театральные программки и билеты в кино… Даже память, даже воспоминания — и те иначе как трагизмом не назовёшь. Как им можно радоваться, если они воскрешают в душе то, чего нет на самом деле? Ну не насмешка ли?

А вот протопресвитер Александр Шмеман, рассуждая о памяти, говорил, что она, как и всё в падшем мире, покорёжена грехом. Что на глубине, в исконно библейском смысле, память — это реальная сила, которая связывает нас с Богом. И Он помнит нас — а значит, дарит нам возможность жить. И если мы — помним Его, то значит, принимаем этот дар. Не зря разбойник просил: «Вспомни меня, когда будешь у Себя в Царстве». И Господь вспомнил, и ввёл человека в рай.

«С первых же дней христианства верить во Христа означало помнить о Нём и вспоминать Его, — пишет отец Александр. — Не просто «знать» о Нём и об Его учении, а знать Его — Живого и Пребывающего среди любящих Его. С самого начала вера христиан была памятью и воспоминанием. Но памятью, восстановленной в своей животворной сущности, ибо, в отличие от нашей природной, падшей памяти с ее иллюзорным «воскрешением прошлого», эта новая память есть радостное узнавание Воскресшего, Живого и потому присутствующего и пребывающего, и не только узнавание, но и встреча и живой опыт общения с Ним».

Быть может, этот дар Бога — память, может вернуть нам всё, что мы любим, когда мы окажемся в Вечности. Христос вспомнил разбойника в Раю, и разбойник оказался рядом с Ним. Всех и всё, что мы не забудем, что сердце сохранит — всё это будет рядом с нами всегда. Возможно.

Об этом пишет чудесный Сергей Фудель на закате своих земных дней:

«Чем ближе конец жизни, тем сильнее любовь к умершим. Не есть ли это предчувствие встречи? Чувствуешь с радостью не только их, но и обстановку, с ними связанную, какие-то вещи, старое Евангелие и кресло, тропинку в лесу, запах сена, колокольный звон. Ничто, очевидно, не умирает из того, что как-то нужно было человеку на земле, что как-то вело его к Богу».

Слышите? Ничто не умирает, что вело человека к Богу. И Фудель пишет дальше:

«Все от Него, Им и к Нему». Если, как сказал Дионисий Ареопагит, — «все вещи предсуществуют в Боге», то это значит, что все благое не может, и сейчас, и потом, и в будущем, не существовать в Боге.

Мы все встретим, — всё тепло земли, очищенное и святое, охватит нас и обнимет, и мы уже никогда не расстанемся с ним. Мы идем не к индийской нирване, но в Дом Божий, в котором будем искать глазами и найдем всех, кого успели полюбить на земле».

Какое чудо! Если это правда, если это так — то там, на Небе, мы найдём то самое вино из одуванчиков, которое не даёт умереть, раствориться в небытии счастливому лету нашей жизни.

«Вечность — не уничтожение времени, а его абсолютная собранность, цельность, восстановление, — пишет отец Александр Шмеман. — Вечная жизнь — это не то, что начинается после временной жизни, а вечное присутствие всего в целостности. «Анамнезис»: все христианство — это благодатная память, реально побеждающая раздробленность времени, опыт вечности сейчас и здесь».

Да, именно, сейчас и здесь. А потому надо дорожить моментами, когда наша жизнь так ощутимо связывается с Богом. Надо дорожить Литургией, этими прорывами в вечность, этими путешествиями на Небо — вот она, жизнь настоящая! Надо дорожить любимой рукой, которая лежит в твоей руке. Надо дорожить каждым вечером вместе с близкими — и делать эти вечера счастливыми. Надо каждый вздох относить к Богу, каждую мысль освящать молитвой — и тогда всё это ты вспомнишь, всё это заново обретёшь после воскрешения — уже навсегда.

Время и Вечность

И ещё, учит нас Брэдбери, дорожить надо тем, чем мы не привыкли дорожить. Чем-то промежуточным. Не пунктом А и не пунктом Б, а отрезком между ними. Бликом солнца на потолке. Дорогой до магазина. Пятью минутами между сном и бодрствованием.

«Рано утром по весне прогуляться пешком не в пример лучше, чем катить восемьдесят миль в самом роскошном автомобиле; а знаете почему? Потому что все вокруг благоухает, все растет и цветет. Когда идешь пешком, есть время оглядеться вокруг, заметить самую малую красоту», — пишет Брэдбери.

И отец Александр вторит: «Страшная ошибка современного человека: отождествление жизни с действием, мыслью и т.д. и уже почти полная неспособность жить, то есть ощущать, воспринимать, «жить» жизнь как безостановочный дар.

Идти на вокзал под мелким, уже весенним дождем, видеть, ощущать, осознавать передвижение солнечного луча по стене — это не только «тоже» событие, это и есть сама реальность жизни. Не условие для действия и для мысли, не их безразличный фон, а то, в сущности, ради чего (чтобы оно было, ощущалось, «жилось») и стоит действовать и мыслить. И это так потому, что только в этом дает нам Себя ощутить и Бог, а не в действии и не в мысли».

Время и Вечность

Жизнь не как череда событий, не как смена действий, не как «активность», а как нечто другое, как безостановочный поток Любви Божией, как подарок — каждый миг, каждый вздох. Об этом — всё детство. Мы такие в пять и в десять. И потому наше детство — счастливое. Потому мы помним вкус бутерброда с маслом, съеденного тридцать лет назад, и не помним этот же вкус — но сегодняшним утром. Потому мы помним свой первый поход на речку, первую поездку на трамвае… Потому что мы жили, а не спешили.

Дуглас Сполдинг, герой Брэдбери, делает летом очень важное открытие. Он вдруг понимает, что он живёт. Просто живёт. И что в этом осознании — счастье. «Сперва живёшь, живёшь, ходишь, делаешь что-нибудь, а сам даже не замечаешь. И потом вдруг увидишь: ага, я живу, хожу или там дышу — вот это и есть по-настоящему в первый раз».

Так пусть как можно больше в нашей жизни будет вот этого осознания таинственности и величия жизни, больше отнесённости своего существования Творцу, больше причастности Вечности. Если будет так, поверьте — множество проблем окажутся преходящими и не заслуживающими вниманиями мелочами. А множество мелочей вдруг начнут сиять ровным и радостным предчувствием Царства Божьего.