Есть только одна печаль – не быть святым

Сказать о себе в фарисейской самоуверенности: «Я — святой» — страшно. Это будет значить, что ты попался на удочку нечистых духов, поверил тем, кто всегда лжёт. Поверил, что всё делаешь в жизни правильно, что идёшь прямой дорогой к Небу, что никого не обижаешь, что мысли у тебя — чисты, как снег на Джомолунгме, что ты просто искренний и замечательный человек — Христианин с большой буквы.

Нет, так не годится. Такими «святыми» мы лучше не будем. Знаем ведь, что святость тогда и проявляется, когда человек вдруг понимает: да я грешен, Господи! Так грешен, что страшно представить. Я Тебя оскорбляю этим, я не даю Тебе поселиться в моём развалившемся от грехов сердце, я не могу поговорить даже с Тобой без того, чтобы не отвлечься тут же на какую-нибудь ерунду! Я не могу радоваться всему тому прекрасному, что ты мне дал — я дышу воздухом, смотрю на облака, бегаю по росе,  но ничего этого не замечаю, и лишь жалуюсь, как холодно сегодня, насколько высока ставка по ипотеке, и почему жена такая ворчливая в дождливую погоду.

Да, пожалуй, настоящая святость где-то тут близко. Нам и сами святые это напоминают в молитвах — Иоанн Златоуст скорбит перед Причастием, что Богу негде голову преклонить в его доме, а Симеон Метафраст восклицает: «Я — целая бездна греха!». И Иоанн Кронштадтский в своих дневниках то за одно себя корит, то за другое — вот вроде уже и чудеса именем Христовым творит, но то где-то не так сделает, то усомнится, то позавидует, то денег пожалеет…

Святость и бессмертие

Слушайте! Так это, наверное, был ещё только путь к святости? А ближе к смерти отец Иоанн Кронштадтский наверняка уже был по-настоящему чист от всякого греха. Вот возьмём предсмертный дневник его. Допустим, октябрь 1908 года… Это примерно три месяца до кончины. Читаем внимательно… Нет. Опять ошибка! Вот пишет 7 октября: «Господи, прости мое движение гнева на слугу Евгению. Я Тебя огорчил и Духа Святого опечалил. Каюсь».

Значит, и до смерти люди грешат, даже те, кто к Богу близок, кого потом на иконах изображают, которые сильны и с Неба помогать живущим на земле, молиться за них и вымаливать.

Но тогда в чём же дело? Почему мы грешим — и не святые? А они грешат — но святые. Казалось бы, к старости можно было страсти побороть, и на слугу уж не гневаться? Но нет.

Разгадка, в принципе, не очень сложна в объяснении, но потруднее — в практическом применении.

Сначала всех можем искренне обрадовать той мыслью, что каждый верующий христианин — святой. Святой настолько, насколько принадлежит Святой Христовой Церкви (день рождения которой мы праздновали неделю назад). Не только на апостолов две тысячи лет назад спустился Святой Дух, но и на всех нас, крестившихся, тоже! Да-да, в таинстве Миропомазания мы слышим великие слова, обращённые к нам: «Печать дара Духа Святого. Аминь», — говорит батюшка, и мы получаем в подарок благодать — Божественную силу, которая теперь помогает нам и действует в нас.

Ещё вспомним. Например, апостол Павел в одном из писем называет нас народом святым. А на Литургии перед самым Причастием мы слышим слова: «Святые (Тело и Кровь Христовы) — святым!».

И мы отвечаем: «Один свят, один Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца». Мы смиренно склоняем голову и говорим: не святые мы, а свят наш Спаситель — Иисус Христос, но вот потом идём к Чаше, и с Ним соединямся, да так, что Он — в нас, а мы — в Нём.

Стало быть, святость нам даётся, но не так, чтобы сразу — дождём на голову, а потихоньку. Это потому, что Господь уважает нашу свободу, и как бы всю жизнь спрашивает: хотим ли мы святости, стремимся ли к Нему, открываем ли двери сердца на Его стук, готовы ли от всего отказаться ради Бога, готовы ли пострадать за Истину?

И мы всю жизнь шатко-валко пытаемся на это ответить радостным: «Да!», но на деле доказываем обратное: ленимся, лицемерим, хотим и счастливыми быть, но не трудиться ради этого, и счастье искать не в Боге хотим, а в каких-то земных утешениях — вот вроде нашли, а потом глянем: а счастья-то без Бога нет, и снова назад к Нему бежим… А потом — обратно.

И получается, что святость наша — как семечко. Горчичное. Оно дано нам, дано — не сомневаемся. Мы призваны к святости, Бог нас позвал, показав впереди Царство святых, куда нам куплен билет, цена которому — Кровь Христа.

Но это семечко мы должны поливать. Мы не должны забывать его летом на балконе, чтобы потом вернуться с дачи и понять, что всё засохло. Мы должны переживать о нём. Хотеть, чтобы листочки распустились. Должны удобрять его, чтобы деревце ветви пошире раскидывало. Должны искать, всю жизнь искать и находить Бога.

Это отец Иоанн Кронштадтский, кстати, делал. Почитайте дневники, он там очень сильно переживает, что вот согрешил в чём-то, и прямо чувствует, как благодать Божия отошла. Как тяжесть греха плечи придавила. Батюшка Иоанн даже замечает такую удивительную вещь: что вот Господь поистине — повсюду, Он вездесущ… Но при этом Он даёт человеку ощутить и отсутствие Бога в сердце. Такой парадокс.

И здесь мы вернёмся к началу разговора. Леон Блуа сказал: «Есть только одна печаль — не быть святым». Всё остальное, все беды мира, все страдания сердца — ничто, если Бог рядом. Если Он рядом, то ты освещён лучами Его благодати, и ты тоже сам светишься. Не потому что ты сам светлый такой уродился. А потому что Бог тебя осветил. Освятил.

И нам надо искать в себе, рождать в себе эту печаль. Спохватываться, если будем проживать день, и про Бога не вспоминать. Если будем на друзей надеяться, а на Друга — нет. Если на слугу накричим, а покаяться забудем. Ведь это очень страшно — жить так, как будто Бога нет, как будто Он нам для жизни не нужен, как будто Он — не есть Жизнь.

Есть только одна печаль — не быть святым…